Неотмазанные. Они умирали первыми - Сергей Аксу

Сбросил вонючие монатки. Забрался в теплую ванну. Долго лежал, откисая. В ароматной пене, бултыхаясь, балдея. Вылез, обвернулся полотенцем как Махатма Ганди, отправился прямиком на уютную кухоньку обследовать холодильник. Там оставалась початая бутылка коньяка. Прощаясь, перед отъездом открывали. Пусто! Куда-то исчезла? М…да! Печальный случай! Видать с подружками уговорила. А жаль! Сейчас была бы к стати. Уселся в глубокое удобное кресло, вытянул с наслаждением волосатые крепкие ноги. Врубил телик. Пощелкал программы. Ничего интересного. Везде одно и тоже. Перосян с плоскими шутками со своей боевой подругой, щекастый Евдокимов все про баню рассказывает, да волосатые и бритые под ноль чуваки с голыми бабцами, извиваясь словно гомики, идиотские песни вопят. Остановился на спортивном канале. Как помню, «Ак-Барс» с кем-то играл. Накидал шайб целую авоську. Стал уже слегка подремывать, когда щелкнул входной замок. Бросился встречать свою ненаглядную, единственную. Крепко обнял, поцеловал, пощекотил усами и легко подхватив на руки словно пушинку, понес в комнату. Тяжело плюхнулся вместе с ней в кресло, уткнулся лицом, с наслаждением вдыхая аромат ее каштановых волос. Расстегнул кружевную блузку, обнажил шелковистую грудь с розовым призывно торчащим соском и жадно обхватил его своими горячими губами.

— Ну, погоди же, дай хоть раздеться, — заворковала молодая женщина, делая отчаянные попытки вырваться из могучих объятий «изголодавшегося зверя». — Бешеный какой-то! Словно из джунглей вырвался! Когда приехал? Позвонил бы на работу, я бы что-нибудь купила! Голодный, наверное! Ел что-нибудь? Посиди, отдохни, дорогой, я приму душ!

Он тогда в порыве чувств не обратил внимания, а уже позже, через несколько дней, стал замечать, что она какая-то не такая, как раньше. Странная какая-то. В ней что-то изменилось. Стала чаще задерживаться на работе, жаловалась на большую загрузку. Приходила усталая, неразговорчивая. Часто ссылалась на головную боль. До какой там любви. Уже не было тех интимных откровенных заигрываний в постели, как раньше. Какой уж там минет. Обыкновенный поцелуй не дождешься!

— Это бывает, — подумал он. — Отвыкла от мужика, пока в командировке был. Да и я слишком груб, не внимателен, без особых там ласк и нежностей, пру как танк напролом. Отсюда и холодность. Такое ощущение, что занимаешься любовью не с любящей тебя женщиной, а с бесчувственным манекеном…

Нет, все-таки что-то произошло. Что-то произошло. Все знали, только он не знал. И он это почувствовал. Сосед-колобок, напротив, как-то при встрече ехидно ухмыльнулся в усы. Так бы и стукнул по жирной физиономии. Даже тетя Шура, уж на что божий одуванчик, и та что-то скрывала, стала избегать его.

Игорь за полторы недели извелся, стал нервным и замкнутым от переживаний и подозрений. Одним словом, довел себя «до ручки». Однажды, решившись, он объявил ей об очередной срочной командировке. К его удивлению она это известие восприняла довольно спокойно. Утром, тепло попрощавшись, он уехал к знакомому на дачу, где пробыл пару кошмарных дней наедине с собой и своими сомнениями. На третий, поздно вечером вернулся в город, поднялся на четвертый этаж соседнего дома, окно лестничной площадки были расположено прямо напротив окон его квартиры. В зале горел свет. Он видел порхающий по комнате словно эльф силуэт любимой. И вдруг откуда-то сбоку появился еще один, высокий, мужской. Он обнимал ее! Его женщину! Которую он обожал! Которой верил! Которую боготворил! Которую носил на руках!

Он был в шоке. Пальцы с хрустом сжались в кулак. Он словно зомби вышел из подъезда, и только сейчас обратил внимание что, напротив, у их дома припаркована незнакомая серебристая иномарка.

Вернулся во двор он через несколько часов, где все это время бродил, он не помнил. Машина стояла на прежнем месте. Света в окнах уже не было. Поднялся к себе. Бесшумно открыл замок, разулся и тихо прошел в комнату. Они крепко спали, утомленные любовной игрой. Игорь, стараясь не шуметь, быстро разделся и нырнул под одеяло…

Оба проснулись, не понимая в темноте, почему вдруг стало тесно. Гость, молодой смазливый парень, попытался вскочить, но Колосков сильной рукой обоих припечатал к ложу.

— Раз так получилось, будем жить втроем! — объявил он, удивительно для себя самого спокойным вкрадчивым голосом. Отпустив виновников своих кошмарных переживаний, он вытянулся и беззаботно закинул руки за голову. Он уже не обращал на них никакого внимания. Они же, покинув оскверненное ложе и прихватив одежду, одевались наспех уже в прихожей. Через некоторое время мягко заурчал двигатель, стоящей под окнами иномарки. Они уехали.

Он же провалился в какую-то бездонную пропасть. Он спал мертвецким сном целые сутки. Когда он проснулся, понял, что все на белом свете ему по фигу. Мир, его окружавший, рухнул. В нем самом что-то сломалось. Словно пружина слетела как в часовом механизме. Механизм семейной жизни сразу запылился и заржавел. Он прожил в квартире еще несколько дней. Которые беспробудно пил. На четвертый, утром в ванной взглянул в овальное зеркало и не узнал себя. Из его глотки вырвался дикий рык, смертельно раненого зверя. Он одним движением смахнул с полки всю ее дорогую косметику и кулаком разнес зеркало вдребезги. По физиономии дать? Что толку? Слабак! Ты же мужик! Ну, что поделаешь! Бывает и такое! Любовь проходит! Не ты один! Возьми себя в руки! Ты, что как пацан, обиженный, оскорбленный! Еще в петлю полезь! Сопли распустил! Сам виноват! Значит, мало ей дал, мало уделял внимания! Человек-то он по натуре неразговорчивый, всякие там комплименты и прочую лапшу на уши вешать не умеет! А бабы на это падки как пчелы на мед! Они как кошки, погладишь, замурлычат!

Как ему вдруг стал ненавистен этот дом, где было столько любви и счастливых мгновений. Колосков на скорую руку собрался, закрыл квартиру, спустился вниз, молча вручил ключ тете Шуре. Поехал прямиком к Протасову. Ввалился в кабинет, так мол и так, Михалыч, надоело отдыхать, хочу снова в командировку.

— Ты, что Квазик головой шандарахнулся? Всего две недели прошло, как ты вернулся! А ты как с цепи сорвался! На тебе лица нет! — заворчал подполковник. — Что стряслось, выкладывай!

Пришлось Михалычу все выложить как на духу. Он мужик мудрый, трижды женатый. Сразу вошел в положение. Почесал свою блестящую как у Розенбаума репу, пощипал усы и говорит, надо обязательно ехать, только это может как-то помочь пережить свалившуюся на тебя беду. У великого Ницше где-то сказано, идешь к бабе, бери кнут! Не повезло тебе с бабой, говорит. Ой, не повезло! Лучше б собаку завел, та уж точно не обманет, не предаст. А когда отношения заходят в тупик, это ведь сразу видно. Глядишь, тебя уже никто не ласкает, не прижимается как обычно, не виснет на шее, не трезвонит о своих радостях и печалях, не встречает тебя, когда вялый уставший открываешь дверь. А если еще к этому вместо привычных Мишутка, Мишаня, Мишенька, тебя почему-то начинают называть твердо и повелительно Михаил, считай — любовь прошла, ушла безповоротно! Бери шинель, иди из дому!

— Все болтают, что любовь надо завоевывать! — продолжал Михалыч, неспеша разливая по стопкам армянский коньяк, извлеченный из тумбочки. — А я тебе скажу так, завоевывать ее ни в коем случае не надо! Она либо есть, либо ее просто нет! Одно из двух! Настоящая любовь — это большая редкость, скажу тебе по секрету! Когда любимая за тобой, хоть на край света! Не каждому такой подарок выпадает в жизни! Мне вот, только с третьего раза. Бог смилостивился, Настеньку послал старому дуралею. Если б не она, я бы после того ранения на ноги вряд ли поднялся. Выходила, голубушка. Выходила, родная.