Клеопатра - Стейси Шифф

Напоследок Клеопатре удалось покорить еще одно мужское сердце. В окружении Октавиана был знатный юноша по имени Корнелий Долабелла. Плутарх сообщает нам, что он испытывал «определенного рода влечение» к Клеопатре, хотя в реальности это чувство скорее более походило на жалость. Долабелла рассказывал царице обо всем, что творилось в городе. 9 августа он тайно известил ее, что Октавиан через три дня планирует отбыть в Рим, забрав с собой царицу и царевичей. Клеопатра тотчас же отправила гонца к Октавиану, испрашивая разрешения принести жертвы в честь Антония. Диктатор разрешил. На следующее утро царицу отнесли на могилу. Ее сопровождали Ирада и Хармион. Плутарх вкладывает в уста Клеопатры душераздирающую речь, больше подходящую для греческой трагедии, чем для реальных исторических событий. Со смерти героя прошло десять глав, а автор не на шутку увлекся новой героиней. Бросившись на могилу Антония, Клеопатра, обливаясь слезами, принялась проклинать свое горькое положение. Ее «зорко стерегут, чтобы плачем и ударами в грудь она не причинила себе вреда; ее тело больше ей не принадлежит, это тело рабыни, сберегаемой для триумфа». Тех, кого не смогли разлучить при жизни, вот-вот навеки разведет смерть. Антоний испустил свой последний вздох в ее стране, а ей, «злосчастной женщине», суждено встретить свой конец на его родине. Боги Олимпа отвернулись от них, и если у богов подземелья остались сила и могущество, пусть Антоний попросит их за нее. Все что угодно, только не позорный триумф. Клеопатра умоляла «схоронить ее рядом с любимым, ибо из всех горестей ее жизни тяжелее всего была краткая разлука с ним». В этой трогательной сцене нет и намека на призыв к отмщению: у Плутарха Клеопатра погибает от любви, а не вследствие вражды. Украсив могилу венком и поцеловав надгробие, она с нежной грустью сообщила Антонию, что это последнее возлияние, которое она сможет совершить в его честь.

Вернувшись в свой мавзолей, царица приказала приготовить ей ванну и завтрак. Ближе к вечеру у ее дверей появился крестьянин с корзиной спелых смокв. Стражники изучили содержимое корзины, подивившись сочности и сладости плодов: римлянам такие фрукты были неведомы. Улыбнувшись, крестьянин поделился смоквами со стражниками, после чего был беспрепятственно пропущен внутрь. Через некоторое время Клеопатра запечатала заранее приготовленное письмо и попросила Эпафродита поскорее доставить его Октавиану. Эпафродит взял послание и отправился во дворец, а Клеопатра отпустила всех своих слуг, кроме Ирады и Хармион. Женщины кое-как закрыли двери мавзолея; засовы выломали, когда вынесли сокровища. Служанки одели Клеопатру в роскошные одежды, дали ей знаки царского отличия, водрузили на голову диадему.

Открыв письмо, Октавиан поморщился: опять жалобы и просьбы похоронить ее рядом с Антонием. Перечитав послание, он вдруг понял, что произошло, и пришел в ужас. Сперва диктатор хотел бежать в мавзолей, но потом передумал и отправил доверенных людей. Они помчались к мавзолею, который охраняли ничего не подозревавшие гвардейцы. Вместе они ворвались внутрь, но было уже поздно. По словам Плутарха, «все совершилось очень скоро». Клеопатра лежала на золотом египетском ложе с львиными лапами вместо ног и львиными головами по краям. Облаченная в «лучшие из своих одежд», в руках она держала знаки фараонского достоинства — крюк и плеть. Покойная выглядела совершенно умиротворенной. У ее ног умирала Ирада. Слабевшая на глазах Хармион неловко пыталась поправить диадему в волосах Клеопатры. Кто-то из людей Октавиана в ярости воскликнул: «Прекрасно, Хармион!» Перед тем как упасть бездыханной подле своей госпожи, ей хватило только сил, чтобы дать ответ, которым бы гордилась сама Клеопатра: «Да, поистине прекрасно и достойно преемницы стольких царей».

Никто не мог оспорить эту эпитафию. Шекспир процитировал ее дословно, ибо не смог придумать ничего лучше. «Храбрость обреченных вызывает восхищение даже у их врагов», писал Плутарх. Беспримерное мужество Клеопатры потрясло весь римский лагерь. Непонятно было только, как ей удалось осуществить свой замысел. Октавиан был убежден — или делал вид, что убежден, — что царица прибегла к помощи аспида. Прибыв на место вскоре после своих приближенных, он предпринял попытку вернуть Клеопатру к жизни. Послали за псилами, ливийскими заклинателями змей, которые, как считалось, обладали иммунитетом от всяческих ядов и могли, высосав отраву из раны и прочитав заклинания, вернуть мертвого к жизни. Как и следовало ожидать, чуда не случилось, и Клеопатра не воскресла. Ни Дион, ни Плутарх не были абсолютно уверены в том, что Клеопатра умерла от укуса змеи, которая, судя по всему, проползла в эту историю уже после ее смерти, а не была принесена в корзине со смоквами. Даже Страбон, прибывший в Египет вскоре после смерти царицы, не верил в версию с аспидом.

По ряду причин Клеопатра не могла воспользоваться аспидом, или египетской коброй; вряд ли бы женщина, известная своим благоразумием, могла доверить свою судьбу дикой твари. В ее распоряжении было много более быстрых и безболезненных способов распрощаться с жизнью. Конечно, смерть от знака египетской власти имела глубоко символический смысл. Ни одна кобра не может убить трех женщин подряд, а вообще аспиды известны своей медлительностью. Свирепо шипящая египетская кобра, достигающая двух метров в длину, не могла долго прятаться в корзине со смоквами. Да она бы в ней попросту не уместилась. Скорее всего, Клеопатра приняла один из своих ядов. Например, смесь цикуты и опия, которой отравили Сократа. Ганнибал выпил яд, когда его загнали в угол. Митридат пытался сделать то же самое. Дядя Клеопатры, правитель Кипра, знал, что делать, когда римляне пришли за ним в пятьдесят восьмом году. Если предположить, что Клеопатра умерла от того же яда, что и Хармион, и мертвой выглядела именно так, как описали историки, особых мучений она не испытала. Между тем укус кобры вызывает конвульсии. Токсин, которым воспользовалась Клеопатра, больше походил на какой-нибудь наркотик. «Впрочем, истины не знает никто», — заключает Плутарх, но его уже никто не слушает.

Человечество возвращается к этой истории вот уже две тысячи лет. Аспид Клеопатры — ключевой персонаж древней истории, легко запоминающийся символ, настоящий подарок для скульпторов и поэтов. С художественной точки зрения, змея была вполне к месту (как и оголенная грудь, о которой изначально не было сказано ни слова). История зажила своей собственной жизнью. В одах Горация встречается «острозубый змий». Ему вторят Вергилий, Проперций и Марциал. Змея или змеи появляются во всех ранних рассказах о смерти царицы. Октавиан собственноручно зацементировал легенду, во время своего триумфа пронеся по римским улицам изображение Клеопатры со змеей. В Египте свернувшаяся кобра была символом не только власти фараонов, но и культа Исиды. Женщина со змеей — емкий образ. Мать Александра Великого — самая жестокая и кровавая из всех македонских цариц — держала змей в качестве домашних животных, чтобы внушать страх мужчинам. А до нее были Ева, Медуза, Электра и эринии. В союзе женщин и змей есть нечто, вызывающее оторопь. Судя по истории с псилами, Октавиан и сам оказался очарован вечным образом. Диктатор контролировал работу историков не менее строго, чем свою юношескую чувственность. Возможно, это он направил нас по ложному следу.

Существует и альтернативная версия смерти Клеопатры. Сохранившиеся описания событий десятого августа не отличаются правдоподобием, и конец этой удивительной женщины до сих пор остается тайной. В самом раннем из письменных свидетельств «Клеопатра усыпила бдительность стражи», чтобы достать змею и таким образом покончить с собой. Октавиан был в бешенстве. Однако не стоит забывать, что в его распоряжении был огромный аппарат, состоявший из преданных ему людей. Как показывает случай с Селевком, мало кто в Александрии осмеливался перечить новой власти. В Октавиане беспечности было не больше, чем в Клеопатре наивности. Человек, который на всех своих письмах проставлял не только дату, но и час написания, ни за что не выпустил бы из рук добычу. Возможно, уходя от Клеопатры восьмого августа, Октавиан усыпил ее бдительность, сам подстроил ее убийство. Живая царица была опасна даже в цепях. Октавиан присутствовал на триумфах сорок шестого года и даже участвовал в одном из них и помнил о сочувствии, которое вызвала тогда у зрителей сестра Клеопатры. Он и сам публично осудил Марка Антония за то, что тот провел Артавазда в цепях по улицам Александрии. Тогда он заявил, что подобные выходки бесчестят Рим. В случае с Клеопатрой все было еще сложнее: царица была любовницей божественного Цезаря и матерью его сына. Многие считали ее богиней. Если даже ее сестра решилась устроить переворот, рассчитывать на лояльность самой Клеопатры уж точно не приходилось. Царица дважды пыталась покончить с собой и рано или поздно могла добиться своего.