Лето Гелликонии - Брайан У. Олдисс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Схватив вместо полотенца чарфрул СарториИрвраша, король рванул его на себя, чуть не свалив советника с ног. Полотенце снова полетело на пол. Советник испустил сдавленный крик. Пытаясь отстраниться, он поскользнулся, упал и потянул за собой короля - они вместе тяжело рухнули на пол прямо в лужу натекшей воды.
Через мгновение король, вскочив ловко, как кот, уже снова был на ногах и, махнув прислужницам, приказал им помочь советнику подняться. С помощью двух служанок советник с трудом встал, кряхтя и держась за спину.
– Теперь уходите, сударь, - приказал король. - Собирайте вещи - поторопитесь, пока мне не пришла охота показать, каких глубин способно достигать мое безумие. И помните - я знаю, кто вы: атеист и мирдопоклонник!
Добравшись до своих покоев, советник приказал служанке-рабыне размять его ушибленную спину и втереть в нее мазь и некоторое время лежал так и отдыхал, постанывая от удовольствия. Его личный страж и телохранитель, Лекс, взирал на происходящее с полнейшим равнодушием.
Получасом позже советник попросил сока скваанейи в бокале, набитом лордриардрийским льдом и, тщательно взвешивая каждое слово, написал королю письмо, время от времени почесывая спину.
Достопочтенный государь,
Я верой и правдой служил дому Анганолов много лет, чем снискал определенную славу и уважение. Я и сейчас готов продолжать службу, несмотря на все выпады в мою сторону, поскольку мне хорошо понятна буря, поднявшаяся в душе Вашего Величества и затмевающая Ваш разум.
Что касается моего атеизма и преданности наукам, на что Вы так часто соизволяете гневно мне указывать, то позволю себе сказать, что я таков, каков есть, а науки и чистый незатуманенный разум позволяют мне видеть мир в истинном свете, без прикрас или уничижения. Я никогда не пытался настроить Вас против вашей веры; единственное, чего я хотел, - указать Вам, в чем и как слепая вера может затруднить Ваше и без того сложное положение.
Я вижу наш мир в его повсеместном единстве. Вам известно о моем открытии полосатой окраски хоксни, опровергнувшем прежнее общее мнение. Открытие мое крайне важно, поскольку соединяет в одну цепь времена нашего Великого Года и дает общее представление об их сути. Я уверен, что не только хоксни, но и многие другие растения и животные имеют свойства адаптации подобного же характера, позволяющие им выживать в тяжких условиях нашего непростого и столь разительно меняющегося климата.
Определив для себя все это, я задал себе вопрос: возможно ли, что и у людей в их вере существует нечто увековеченное на все времена, пронесенное сквозь холода и жару многих сезонов? Возможно, это «нечто» по природе совершенно отлично от окраски хоксни в том смысле, в котором человек отличается от зверя? Именно религия есть связующая сила общества, объединяющая людей в пору невыносимых холодов, или, как теперь, мучительной жары. Этот институт, сплачивающий общество, объединяющий, предотвращающий раскол и разброд, необычайно ценен, поскольку позволяет нациям выживать и сохранять племенное единство.
Но вместе с тем религия не может управлять мыслями и жизнями личности. Принося слишком многое в жертву вере, мы становимся ее рабами, как мади стали рабами своего укта. Сударь, я прошу простить мне эти строки, которые, я почти уверен в этом, Вы не найдете приятными, но взгляните на вещи трезво - разве сами Вы не раб Акханабы…
Написав это, советник остановился. Нет, так не пойдет - как обычно, он зашел слишком далеко. Прочитав подобное, король немедленно отдаст приказ уничтожить его или сделает это сам, что при его теперешней взвинченности более чем вероятно. Осторожно достав из стола чистый листок бумаги, советник переписал письмо, изменяя и смягчая свои слова. Закончив, он вызвал Лекса и приказал двурогому доставить письмо в покои адресата.
После чего упал в кресло и разрыдался.
Пролив слезы, он задремал. Через некоторое время, очнувшись, он увидел над собой Лекса, молча гоняющего в ноздрях белые выделения. Фагоры были молчаливы и терпеливы как ни одно живое существо на свете, и эту черту анципиталов советник ценил больше всего; он ненавидел двурогих в целом, но считал их менее обременительными сравнительно со слугами-людьми.
Судя по настольным часам, было около двадцати пяти часов. Советник зевнул, потянулся и накинул на плечи теплое одеяло. За окном над пустым дворцовым двором продолжали мигать зарницы. Дворец спал - весь, до последнего фагора, за исключением, может быть, короля…
– Лекс, я хочу пройти к моему пленнику и поговорить с ним. Тебе придется проводить меня. Ему сегодня давали еду?
Фагор, у которого не дрогнул ни один мускул, а шевелился только рот, ответил:
– Узник накормлен, он сыт, сударь.
Двурогий страж советника говорил низким голосом, растягивая согласные и заставляя их вибрировать, отчего почтительное обращение прозвучало у него «шшжжударрь». Запас алонецких слов двурогого был весьма скуден, но советник, испытывая отвращение к расе анципиталов, принципиально отказывался учить хурдху, дабы подчеркнуть это.
Среди полок, почти сплошь закрывающих стены, имелся вместительный буфет. Шагнув к буфету, Лекс осторожно повернул его на петлях, открыв спрятанную позади железную дверь. Достав из кармана ключ, двурогий не без труда вставил его в скважину и повернул. Железная дверь отворилась; человек и фагор ступили во мрак тайной темницы.
Когда-то давно это был один из покоев. Во времена правления ВарпалАнганола советник приказал заложить и замаскировать снаружи внешнюю дверь этой комнаты, оставив только один вход, из своего кабинета. В окна будущей темницы были вставлены решетки с толстыми прутьями. Снаружи ничего заметно не было - зарешеченное окно терялось в аляповатой мешанине фасада замка.
Здесь в темноте с жужжанием летали или висели, словно спали в душном теплом воздухе, мухи. Мухи ползали по столу, а также по рукам Билли Сяо Пина.
Билли сидел на стуле. Его ноги и руки были прикованы толстой цепью к специальному кольцу, вмурованному в пол. Одежда пропиталась потом. В камере стояли невыносимая духота и вонь.
Вытащив из кармана мешочек с скантимоном, пелламонтейном и другими ароматными травами, СарториИрвраш поднес его к носу, после чего указал фагору на отхожее ведро в углу камеры.
– Вынеси.
Лекс молча повиновался.
Взяв имеющийся в камере стул, советник поставил его так, чтобы оставаться вне досягаемости любых возможных поползновений заключенного, и сел. Опускался советник на стул чрезвычайно осторожно, держась за ноющую поясницу и тихо чертыхаясь. Усевшись, он, прежде чем начать разговор, закурил длинную сигарету с вероником.
– Итак, БиллишОвпин, ты сидишь здесь уже два дня. Пришла пора продолжить беседу. Я - главный советник Борлиена, и в моей власти применить к тебе пытки, если мне вдруг покажется, что ты пытаешься обмануть меня. Ты, как следует из твоего рассказа, не кто иной, как глава города в заливе Чалси, ни больше ни меньше. Когда я решил запереть тебя здесь, ты вдруг заявил, что на самом деле ты птица гораздо более высокого полета - человек, сошедший в наш мир из другого мира. Так кто же ты на самом деле? Кем назовешь себя сегодня? Я хочу знать правду!