Этносфера: история людей и история природы - Лев Гумилев

Не безразличен и выбор территории. История народов доколумбовой Америки, Австралии, Африки южнее Сахары и даже Океании известна столь отрывочно, что надежным пособием для проверки любой закономерности быть не может. Более полно изучена история народов Западной Европы и Юго-Восточной Азии. Многообразие факторов, влияющих на исторический процесс, затрудняет подыскание однозначных решений для частных задач и вспомогательных исследований исторического процесса в целом с учетом географического фактора. Ландшафт прибрежных территорий лишен резких переходов, и, следовательно, все природные закономерности, наличие которых бесспорно, сглажены, поэтому здесь их гораздо труднее выявить. Наиболее подходящей областью исследования является внутренняя часть евразийского континента, четырехугольник степей, тянущийся от уссурийских джунглей до Динарских гор, очерченный с севера зоной тайги или влажных лесов, а с юга пустыней, в которую вкраплена цепочка оазисов. История обитающих здесь народов известна с V в. до н.э.; соотношение их хозяйства, быта и организации с колебаниями степени увлажнения аридной зоны изучено специально.

Очень важно, что большую часть известного нам периода евразийские степняки жили натуральным хозяйством, т.е. были крайне тесно связаны с биоценозами населяемых ими регионов. Поэтому природные закономерности в их исторических судьбах проявлялись здесь более резко и могут быть учтены.

Утверждая это, мы ни в коей мере не забываем о роли производительных сил и связанных с ними производственных отношений. Но в ранние эпохи, когда господствовало натуральное, или простое товарное хозяйство, производительные силы общества были связаны с эксплуатацией природных богатств при довольно стабильной технике на протяжении многих веков. В этих условиях воздействие человека на природу было весьма ограниченным, главным было приспособление к ней, и, надо сказать, древние народы достигли максимальной степени адаптации к вмещающим их ландшафтам. Прирост населения в рассматриваемый период регулировался в значительной степени межплеменными войнами и детской смертностью.

Разумеется, изолированное существование таких человеческих коллективов не означало их отключения от всемирно-исторического процесса социального развития, но механизм этого явления сложен, и мы вернемся к нему специально в конце статьи.

Наша задача – проанализировать соотношение социальных и природных факторов, неотделимых друг от друга. В принятом нами аспекте целесообразно рассмотреть это население с точки зрения естественной науки – исторической географии [72] – как антропофауну, что отнюдь не противоречит наличию других аспектов, при которых исследователь ставит перед собой иные задачи. Предлагаемая работа является всего лишь осуществлением задач, намеченных IV съездом Географического общества СССР в мае 1964 г. в Москве [160].

Для решения поставленной нами проблемы крайне важен выбор методики, так как гуманитары и естественники подходят к решению одной и той же задачи совершенно различно. Для историка-источниковеда важно прежде всего установить аутентичность источника, а затем проверить его данные путем внутренней и компаративной критики. Такая методика для географа непригодна, так как авторы древних и средневековых источников никогда не интересовались проблемой, занимающей нас, и ничего по этому поводу не писали. Из их сочинений мы можем извлечь только некоторое количество фактов в хронологической последовательности и при тщательном анализе обнаружить некоторые причинные связи между событиями. Это всё!

Однако ученые-естественники никогда не получают больше, а тем не менее умеют создавать «эмпирические обобщения», по степени достоверности не отличающиеся «от научно установленного факта» [46, стр. 18, 19]. Только этим путем развиваются, и надо сказать блестяще, естественные науки в XX в.

Поэтому нам нет причины отказываться от применения этой методики к большому, уже собранному материалу, остро нуждающемуся в научном синтезе. В самом деле, полная хронологическая таблица и серия подробных исторических карт дают исследователю материал, принципиально не отличающийся от геологической или зоологической коллекции или от тщательного географического описания местности. И там и тут собранные экспонаты молчат, но, будучи сведенными в систему, позволяют установить последовательность либо отложения слоев земной коры, либо соотношения ландшафтных зон, а также (и мы на этом настаиваем) характер взаимодействия между человеком и природой. Однако при таком подходе мы в отношении исторического материала являемся естественниками и, чтобы не вносить терминологической путаницы, будем называть новую научную дисциплину не историей, а либо «этнологией», если при помощи знания явлений природы мы изучаем историю народов, либо «исторической географией», если при помощи истории мы изучаем явления природы. При такой постановке вопроса только эта научная дисциплина может нам помочь.

Теперь перейдем к разбору фактического материала, т.е. к классификации общественных систем насельников Евразии как формы существования бытовавших там этносов. Отметим, что общественные системы народов были тесно связаны с уровнем развития их производительных сил и способом производства, т.е. с системой хозяйства населяемых этими народами стран. Но при этом возникает первое затруднение – с IX в. до н.э. до XVIII в. н.э. в евразийских степях бытовал один способ производства: кочевое скотоводство. Если применить к ним одну общую мерку, то мы должны полагать, что все кочевые общества были устроены единообразно и были чужды всякому прогрессу настолько, что их можно характеризовать суммарно, а детали отнести за счет племенных различий. Такое мнение действительно считалось в XIX и начале XX в. аксиомой, однако фактический материал, имеющийся в нашем распоряжении, позволяет его отвергнуть [86]. Несмотря на устойчивое соотношение между площадью пастбищ, поголовьем скота и численностью населения, в евразийских степях не было и тени единообразия общественно-политических систем, а за 3000 лет своего существования кочевая культура прошла творческую эволюцию, не менее яркую и красочную, чем страны Средиземноморья или Дальнего Востока. Однако местные условия придали истории кочевников несколько иную окраску, и наша задача состоит в том, чтобы уловить не столько элементы сходства между кочевыми и земледельческими общественными системами, сколько различия и указать на их возможные причины.

Территориальное распределение древних народов было отнюдь не беспорядочным, однако естественные границы их местообитаний определялись не рельефом (например, горными хребтами) и многоводными реками (см. рисунок).

Так хунны жили в современной Монголии, как Внутренней, так и Внешней [64], но до 93 г. н.э. не занимали западной Джунгарии, несмотря на то, что последняя увлажняется гораздо обильнее (до нее доходят атлантические циклоны [146]) и более благоприятна для обитания (таблица). В хуннское время в западной Джунгарии жили малочисленные племена, политически зависящие от хуннского шаньюя, однако хунны на их земли почему-то не посягали [35, т. I, стр. 205 – 207].

Синхронистическая таблица этно-ландшафтных соответствий