Эмма - Джейн Остин

Эмма отнеслась к этой истине с большим сомненьем. Она подозревала, что владельцы обширных поместий смотрят на обширные владения других без всякого восторга, но почла излишним оспаривать утверждение, столь же ошибочное, сколь и безапелляционное, и возразила только:

— Боюсь, когда вы ближе познакомитесь со здешними местами, то подумаете, что перехвалили Хартфилд. В Суррее полным-полно красот.

— О как же, знаю! Цветник Альбиона[15]! Суррей недаром так зовется.

— Да, однако нам нельзя требовать себе признанья лишь на этом основании. Многие графства Англии, сколько мне известно, называют цветником Альбиона — не один Суррей.

— А мне представляется — нет, — с невыразимо самоуверенной усмешкой парировала миссис Элтон. — Никогда не слыхала, чтобы так называли хоть одно графство, кроме Суррея.

Эмма промолчала.

— Братец с сестрою обещали, что весной или, самое позднее, летом приедут нас навестить, — продолжала миссис Элтон, — вот тогда мы и попутешествуем. Тогда-то, я полагаю, и пустимся в разъезды по окрестностям. У них, очевидно, будет ландо — я уже не говорю о том, что у нас есть карета, — оно рассчитано как раз на четырех седоков, и мы сможем, покамест они будут у нас, с комфортом осматривать местные красоты. Не думаю, чтобы в такое время года они приехали в фаэтоне. Более того, я, ближе к их приезду, напишу им, что определенно рекомендую взять ландо — это составит неоценимое удобство! Вы поймете меня, мисс Вудхаус, — когда люди приезжают в такую красивую местность, натурально хочется, чтобы они повидали как можно больше, а мистер Саклинг обожает обследовать новые места! Мы прошлым летом, когда они только завели себе ландо, дважды совершали подобным образом восхитительнейшие вылазки в Кингсуэстон. У вас, мисс Вудхаус, каждое лето, должно быть, то и дело предпринимают такого рода прогулки?

— У нас — нет. Отсюда не так уж близко до тех достопримечательных мест, куда обычно ездят любоваться красотами природы, и потом, у нас тут, вероятно, привыкли вести очень тихий образ жизни и более расположены не затевать развлечения, а сидеть дома.

— Сидеть дома! Что может быть уютней! Я сама невозможная домоседка. В Кленовой Роще это сделалось положительно притчей во языцех. Сколько раз Селина, сбираясь в Бристоль, говорила: «Эту барышню никакими силами не вытащить из дому! Терпеть не могу томиться в ландо без спутников, но, что делать, придется ехать одной — Августа, я думаю, век бы шага не сделала за ворота парка, будь на то ее воля!» Сколько раз имела она причину так говорить, и все же я не сторонница полного затворничества. Напротив, по-моему, очень дурно, когда люди совершенно отгораживаются от общества, — гораздо, по-моему, правильнее вращаться в свете — не слишком много, не слишком мало, но в должную меру отдаваться светской жизни. Я, впрочем, очень могу понять ваше положение, мисс Вудхаус… — бросая взгляд в сторону мистера Вудхауса, — Вам должно служить большим препятствием здоровье вашего отца. Отчего бы ему не испробовать Бат? Помилуйте, непременно! Я очень рекомендую вам Бат. Верьте слову, мистеру Вудхаусу там, без сомненья, станет лучше. — Батюшка в свое время не раз пробовал ездить в Бат, но это не дало никаких улучшений, и мистер Перри — вам это имя, я полагаю, небезызвестно — считает, что едва ли поездка на воды и теперь принесет ему какую-либо пользу.

— Вот жалость! Потому что тем, кому воды помогают, мисс Вудхаус, они приносят необыкновенное облегчение, верьте слову. В бытность мою в Бате мне приводилось наблюдать разительные примеры! И потом, это оживление, веселость не могли бы не сказаться благотворно на душевном состоянии мистера Вудхауса, коему, сколько я понимаю, свойственно порою впадать в меланхолию. Что же до благотворности их для вас, то на этом, как представляется мне, останавливаться нет нужды. Преимущества Бата для тех, кто молод и красив, и без того очевидны. Для вас, живущей в таком уединенье, это был бы очаровательный дебют, а я бы могла в одну минуту устроить так, что вы будете вхожи в самое избранное общество. Мне только стоит черкнуть две строчки — и для вас готов будет круг знакомства, а миссис Партридж — та дама, у которой я всегда останавливалась, бывая в Бате, и близкая моя приятельница, — с большою радостью вам окажет всяческое внимание и будет тою особой, которая и введет вас в общество.

Эмме стоило труда не ответить резкостью. Ей — быть обязанной своим дебютом (дебют — каково!) миссис Элтон, ей — появиться в обществе под покровительством приятельницы миссис Элтон, какой-то, вероятнее всего, разбитной, вульгарной вдовушки, перебивающейся содержанием пансиона! Ей, мисс Вудхаус, хозяйке Хартфилда, — это ли не попрание ее достоинства!

Она, однако, сдержалась и вместо отповеди, готовой сорваться с ее уст, лишь холодно уронила, что благодарит миссис Элтон, но о том, чтобы им ехать в Бат, не может быть и речи, и она далеко не уверена, что чувствовала бы себя там лучше, чем ее батюшка. После чего, во избежание новых оскорблений и поруганий, круто переменила разговор.

— Я не спрашиваю, занимаетесь ли вы музыкой, миссис Элтон. В подобных случаях молва обыкновенно опережает саму персону, и в Хайбери давно известно, что вы — превосходная музыкантша. — О, вовсе нет, я обязана опровергнуть подобное представление обо мне. Превосходная музыкантша? Ничуть не бывало, верьте слову. Примите во вниманье, из сколь небеспристрастного источника почерпнуты таковые сведения. Я бесконечно люблю музыку — безумно! — и, если верить моим друзьям, не лишена музыкальности, однако во всем остальном игра моя до крайности заурядна. А вот вы, мисс Вудхаус, как мне хорошо известно, играете восхитительно. Верьте слову, для меня было необыкновенною поддержкой, отрадой, облегченьем, узнать, как любят музыку в том обществе, куда я попаду. Я жить не могу без музыки. Она необходима мне, как воздух, и расстаться с нею для меня, которая и в Бате, и в Кленовой Роще всегда привыкла находиться в чрезвычайно музыкальном обществе, было бы серьезною жертвой. Я честно об этом сказала мистеру Э., когда он заговорил со мною о нашей будущей жизни и изъявил опасение, что она мне может показаться слишком уединенной, а наш дом — чересчур убогим жильем… Разумеется, зная, к какой я приучена жизни, он не мог не испытывать беспокойства… Так вот, когда он завел этот разговор, то я ему честно объявила, что свет могу покинуть с легкостью — балы, вечера, спектакли, — ибо меня не страшит уединенье. Для меня, обладающей богатым внутренним миром, светская жизнь не составляет необходимости. Я великолепно могу обходиться и без нее. Те, у которых внутри пустота, — другое дело, но я, благодаря своим внутренним ресурсам, нимало не завишу от света. И комнаты тоже пусть будут меньше, чем я привыкла, для меня это ничего не значит. На жертвы такого рода, сказала я ему, я, надеюсь, уж как-нибудь способна. Конечно, в Кленовой Роще я привыкла купаться в роскоши, но пусть он поверит, что для меня не в том счастье, чтобы держать два экипажа и жить непременно в огромных комнатах. «Но жить без мало-мальски музыкального общества, — сказала я, — честно вам признаюсь, я бы, наверное, не могла. Других условий я не ставлю, но без музыки жизнь для меня опустеет».