Тайны языческих богов - Эдвин Оливер Джеймс

А по вечерам, сгрудившись у костров, слушали рассказы бывалых о Золотой Богине вогуличей, остяков и самояди, идоле суровом и всемогущем, требующем кровавных жертвоприношений и исцеляющем недужных, насылающем мор на стада и помогающем от бесплодия женщинам, прорицающем будущее и… Господи! Дай назад в Русь вернуться!

Не успела Югра отдохнуть от нашествия Федора Курбского и выплаты ясака, как на самом севере, у морской луки, явился в 1488 г. его сын Семен, князь Ярославский, с несметным войском. Энергичные московиты, пробившись через снега и ущелья, вышли на просторы Северного Приобья и, в короткий срок покорив свыше тридцати укреплений и приведя к присяге югорских князей, возвратились восвояси. О сем славном деянии в память потомкам остался "Указатель пути в Печору, Югру и к реке Оби", в котором сообщалось о Лукоморье и Золотой Бабе:

"Золотая Баба, то есть Золотая старуха, есть идол, находящийся в устье Оби, в области Обдоре, на более дальнем берегу… Рассказывают… что этот идол — Золотая Баба — есть статуя, представляющая старуху, которая держит сына в утробе, и что там уже виден другой ребенок, который, говорят, ее внук".

В результате похода к титулу Великого князя московского добавилось: "Великий князь обдорский, кондийский и пелымский", а воевода Семен Курбский навсегда вошел в российскую историю как покоритель Югры.

Князья Курбские заслуживают, чтобы о них сказать подробнее. Вот как о них вспоминают летописи: "…Курбские. Имя их упоминается впервые в половине XV столетия, когда владетели Москвы, руководимые мудрою политикою, давно уже успели, вместе с прочими князьями, подчинить себе и ярославских. Курбские служили им верно: по крайней мере ни в мятежные времена Василия Темного, ни в смуты Иоаннова Малолетства, столь обильные крамолами бояр, ни один из них не запятнал доброго имени. Многие сверх того отличались добродетелями гражданскими и дарованиями воинскими. Таков был князь Семен Федорович Курбский, который требовал соблюдения церковных и этических канонов не только от близких, но не побоялся возвысить голос и против своего государя Великого князя Василия, когда тот, отправив старую свою жену в монастырь, женился на молодой Елене Глинской. За дерзость Василий Великий "князя Семена от очей своих отогнал, даже до смерти его…’"

В те самые лихие времена, когда опальный покоритель Югры доживал свои последние дни в изгнании и забвении, родился в славном роду Курбских кияжич, нареченный Андреем, будущий великий воин и писатель, не рассказать о котором здесь мы не можем, поскольку с именем его мы не раз встретимся в дальнейшем.

Уже на 21 году своей жизни стольник Андрей Михайлович Курбский в звании есаула участвует в походе Ивана IV под стены Казани. Спустя год Андрей уже начальствует Правою рукой всего царского войска на берегах Оки, готовясь встретить соединенное войско крымских и казанских татар. В 1552 г он вместе с князем Щенятевым разбил татар на реке Шиворони. Несмотря на раны, полученные в сече, в августе того же года он принял начальство войсками Правой руки при осаде Казани и снова был изранен. Иван Грозный за доблесть возвел молодого витязя в достоинство боярина и приблизил к себе.

После падения Казани Россия ввязалась в изнурительную Ливонскую войну, казна скудела, повышался спрос на пушнину. В то же время появилась реальная возможность проникновения за Урал в Сибирь по Каме. Политическая обстановка в Сибири складывалась благоприятно: владетель сибирского юрта Едигер признал себя в 1555 г. данником Москвы и принял московского посла Дмитрия Непейцына.

А один из освободителей от татарских заслонов дороги из Прикамья в Сибирь Андрей Курбский победоносно воевал тем временем в Литве. Победа сопутствовала ему до 1560 г., когда он проиграл литовцам битву под Невлем, был разгромлен и сам едва спасся.

Раздраженный неудачей Иван Грозный, всюду мнящий крамолы и измены, вспомнил, что Курбский был другом ненавистного ему Адашева, и грозил Андрею карою. Угроза расправы вынудила бывшего царского любимца покинуть Родину и родовые поместья, чтобы перейти на службу к главному врагу Иоаннову — королю Польскому.

И, видимо, служил он не за страх, а за совесть, потому что король даровал Курбскому поместье Ковель и другие.

"Изменив государю Иоанну, он покинул в жертву вероятной смерти жену и сына… и для чего? чтобы сказать Иоанну укор бесполезный! А горестнее всего: с поляками, с татарами опустошал Россию, обливался русскою кровью… И хотя, по вероятности, та же месть, которую изливал он разорением русских сел и монастырей, побудила его взяться за перо и начертать величественную картину доблестей злополучных героев века Иоаннова; при всем том ни подвиги юных лет, ни слава красноречивого писателя не оправдают его в измене отечеству…"

Неслучайно стерлось из народной памяти некогда громкое имя Курбских — народ не прощает отступникам. Зато навсегда запечатлела в своем фольклоре имя его современника Ермака.

Ермак в народе считался основателем Камской вольницы и покорителем Казани. В песнях и народных сказаниях подвиги Курбского приписывались отчасти Ермаку. И хотя народные сказания и былины на чистом вымысле не рождаются, участие Ермака во взятии Казани ничем не подтверждается. Но зато есть другой исторический документ о казацком атамане.

В конце июня 1581 г. комендант Могилева Стравинский прислал польскому королю Стефану Багорию донесение. В нем Стравинский сообщал об оборонительных боях, которые он вел с русскими войсками, и упомянул фамилии нескольких русских воевод, атаковавших Могилев. Среди тех, чьи имена назвали коменданту пленные, указан и "Ермак Тимофеевич — атаман казацкий". Все-таки штурмовал крепости Ермак! Просто перепутаны в песне Казань и Могилев.

Документ, написанный Стравинским, позволяет утверждать, что Ермак участвовал в Ливонской войне и в ходе ее, возможно, встречался с Курбским, причем не обязательно в 1581 г. Ведь война тянулась почти четверть века, а Ермак, прежде чем стать атаманом, должен был досыта наслужиться рядовым казаком. Впрочем, о нем вся речь впереди.

В эти же военные времена служил Стефану Баторию еще один замечательный человек — полонизированный итальянец Алессандро Гваньини. Воинственный авантюрист успешно командовал войсками, начальствовал над Витебской крепостью и на досуге писал компилятивный труд "О Северной и Восточной Сарматиях", беззастенчиво перелагая Герберштейна. Были а этом груде Лукоморье, колдуны, невиданные звери и каменная Золотая Баба — кумир обдоров.

Упомянув Сигизмунда Герберштейна, мы должны остановиться на нем подробнее. Так аттестовал его Андрей Курбский: "муж искусный во шляхетских науках, приходил два раза к Москве, образовал свои дарования в Высшем Венском училище, состоял на службе у австрийского императора. В 1517 г. Максимилиан отправил его послом к королю Польскому Сигизмунду и Великому князю московскому Василию Иоанновичу. Он заслужил особое уважение Великого князя, который часто угощал его роскошными обедами, забавлял соколиною охотою и беседовал с ним. Через 8 месяцев Герберштейн возвратился к Максимилиану с богатым запасом сведений о России, дотоле в Европе едва известной. Когда Герберштейн приезжал в Москву, Семен Курбский был еще жив и рассказывал Сигизмунду о своем походе 1499 г. на Югру. О том, как 17 дней взбирался он на Рифейские горы, покрытые вечными снегами, как… с товарищами заложили на пустынном берегу Печоры крепость и отправились от нее на лыжах и собаках к берегам Оби. От князя Семена получил Герберштейн его "Дорожник пути в Югру и Сибирь"".