Боги просят пощады - Татьяна Рябинина

Логунов опоздал минут на десять. Дима, не зная, к чему бы для начала придраться, мысленно поставил ему это в вину. Он провел майора на кухню и вежливо предложил кофе, но тот отказался. Отказ тоже был занесен в меморандум.

- Вы плохо себя чувствуете? - внимательно посмотрев на Диму, поинтересовался майор.

- Я, извините, после вчерашнего, - развязно ответил Дима.

Неизвестно почему ему во что бы то ни стало хотелось вывести Логунова из себя. Своей отстраненностью, направленностью вглубь собственной персоны майор действовал на нервы - и одновременно притягивал, словно Дима смотрелся в зеркало.

Логунов никак не отреагировал на его реплику, казалось, он ее даже не услышал.

- Дмитрий Иванович, если мы правильно поняли, вы ведете собственное расследование? - спросил он.

- А разве это запрещено? У агентства есть лицензия, в которой наш, так сказать, жанр не указан. Если я буду ждать, пока вы сами найдете убийцу, то рискую однажды утром проснуться на нарах.

- А что вы скажете, если я предложу вам сотрудничество?

Майор упорно игнорировал Димины склочные выпады, и ему стало неловко.

- Из этого следует, что вы меня больше не подозреваете?

Майор пожал плечами и попросил разрешения закурить. Дима молча пододвинул пепельницу.

- Если честно, то сомнения еще есть. Но вблизи их рассматривать удобнее.

- Значит, удобнее… В принципе я не против, но только на взаимовыгодных началах, - сварливо сказал Дима, делая вид, что не замечает предложенных Логуновым сигарет, и вытаскивая свою пачку.

- То есть? - удивился майор.

- А вы думали как? Я вам все, что знаю, а вы мне «спасибо, гражданин Сиверцев»?

- А как насчет тайны следствия?

- В таком случае желаю удачи. Судя по тому, что вам удалось выйти на Тищенко, вы идете той же дорогой. Только неизвестно, какие делаете выводы.

- Дмитрий Иванович, - Логунов говорил спокойно и терпеливо, как с неполноценным ребенком. - Если вы знаете что-то, что может помочь следствию, вы обязаны дать показания.

- Пожалуйста, повесткой к следователю. А с вами я вообще не хочу разговаривать.

- Почему? - просто спросил Логунов, и Дима запнулся.

- Почему? - переспросил он. - Да потому, что я всю жизнь был на вашем месте, уговаривал и заставлял всяких баранов дать показания. А теперь я вынужден чувствовать себя идиотом и доказывать, что я - хороший! Белый, блин, и пушистый!

- Но я-то чем виноват? - чуть повысил голос Логунов.

- По-вашему, виноват я? - Дима уже почти кричал, сатанея от обиды и чудовищной головной боли. - Эти трое ублюдков убили женщину, которую я любил. Я уверен в этом! Их никто не наказал, потому что, видите ли, доказать их вину было невозможно. Проходит двадцать с лишним лет, кто-то начинает их гасить, и я ищу этого парня, но не для того, чтобы пожать ему руку, нет. Для того, чтобы торжественно вручить его вам. Нате, дяденьки менты, ешьте мерзавца с какашками, а меня оставьте в покое. Это вы, черт вас побери, можете понять?

Логунов, помрачнев, смотрел на окурок своей сигареты. Казалось, ему вспомнилось что-то очень болезненное.

- Это я понять могу, - сказал он тихо. - Извините, Дмитрий Иванович. До свидания.

Щелкнул замок, входная дверь захлопнулась. Не ожидавший подобного, Дима опешил. И тут снова взревел телефон. Подавив желание швырнуть его об пол и долго пинать по всей комнате, он снял трубку.

- Слушаю!

Тишина. Живая, дышащая тишина.

- Говорите, черт возьми!

Но трубка молчала.

- Оля, это ты? - сам не зная почему, тихо спросил Дима.

В ухо тонкими иголками забились, запульсировали короткие гудки.

- Так и сказал? - изумился Калистратов. - Ну ни черта себе хрена! Повестку, значит, хочет? Будет ему повестка, будет ему три дня на полном пансионе. Самолично прослежу, чтобы в самой злобной камере. И шепну кому надо, что бывший мент. Посмотрим, что он тогда запоет. Если сможет.

- Да будет вам, Андрей Ильич, - поморщился Логунов. - Сами же понимаете, Сиверцев тут ни при чем.

- А вы-то что его выгораживаете? - взвился следователь. - Его адвокат защищать будет. Я вот тут навел справочки про это «Аргус», где твой протеже директором. Знаешь, кто там хозяин? Вадик Соловьев.

- Птица?

- Она самая.

- Ну и что? При чем здесь Птица?

Калистратов отшвырнул ручку, которая, прогремев по столу всеми своими гранями, свалилась на пол, в самый недоступный угол.

- А может, он и вам приятель? Как Малинину? У него, посмотрю, везде друзья-товарищи. Сначала районный следователь его покрывал…

- Между прочим, формально следователь ничего не нарушил, - перебил его Логунов. - Сиверцев ему не родственник. А что касается просто знакомых, то это каждый сам для себя решает: отказаться или нет… Я вас, Андрей Ильич, что-то не узнаю в последнее время. Сколько мы с вами работаем, вы никогда таким не были. Вас будто подменили. Или подкупили?

Калистратов побагровел, пытаясь выдохнуть и что-то сказать. Не дожидаясь этого, Логунов вышел, громко хлопнув дверью.

Вернувшись к себе, он встретил в коридоре Боброва.

- Что, Иванушка, невесел, буйну голову повесил? - поинтересовался полковник.

- Калистратов, - коротко ответил Логунов.

- Ну вот, приплыли. Есть вообще хоть кто-то, кто тебя устроил бы? Вы же с ним, вроде, мирно жили? Ну-ка, пойдем, пошепчемся.

Бобров привел Ивана в свой кабинет, кивнул на длинный стол для совещаний и сам сел напротив.

- Рассказывай.

Выслушав, он снял очки и, задумчиво покусывая дужку, сказал:

- Я тебя, Ваня, понимаю, но лезть в ваши взаимоотношения, сам понимаешь, не могу. Значит, он давит на Сиверцева?

- Ему, Павел Петрович, очень хочется, чтобы Сиверцев оказался виноватым. А доказательств нет.

- Если бы Бога не было, его надо было бы придумать?

- Вот-вот.

- Ладно, я поговорю с прокурором, санкции на арест без веских оснований не будет. Но задержать на трое суток я помешать не могу. А что Гончарова?

- Ищем. Иголка в стоге сена. Если бы хоть район знать. Подключили бы участковых. Знаете, сколько Гончаровых в городе? Море. По ориентировкам останавливают - все не те. Знаете, Павел Петрович, я всегда удивляюсь, когда по нашим роботам кого-то опознают.

- Ты, Ваня, прежних не видел. Которые по кусочкам собирали, - проворчал Бобров. - Не «человек, похожий на…», а «нечто, похожее на человека». Отдаленно похожее. И находили же, опознавали. Ладно, что по Свирину?