Коготь и цепь - Анастасия Машевская

Тай и Гор, сидящие к царю ближе всего, отчетливо услышали, как тот скрипнул зубами. Впрочем, теперь помрачнел и Тай. Дело принимало самый нежелательный оборот – это было видно по лицам присутствующих.

– При всех разногласиях, – скрипучим голосом протянул Дарн Вахииф, – Яввуз говорит дело.

– Джайя очень способная и быстро всему учится, – попытался вступиться Тай. – Я признаю, что ваше учение может требовать глубокого постижения, но заверяю, царевна справится.

– Яды Шиады! Да не в этом дело, – протянула Бану, с почти незаметным раздражением поведя рукой. Гор, наблюдая, усмехнулся: она всегда и везде, с тех пор как стукнуло тринадцать, держалась, как у себя дома. Властно и по-хозяйски, немного снисходительно, но все же благосклонно. Даже еще раньше: когда она соглашалась поехать с ним в Храм, уже вела себя так, будто весь Яс помещался в ее маленькой белой ладошке.

Пожалуй, Бансабира неплохо смотрелась бы в числе наставников Храма Даг, особенно среди тех, кто вел групповые тренировки и занятия по истории и языкам, прикинул Гор. Интересно, а как Бану ведет себя сейчас, когда и впрямь находится дома, в родном чертоге?

– Приведу пример, – продолжала танша. – Один мой офицер в первые же дни немало прознал о вашей вере, потому что совершенно правильно понимает: только то, во что человек верит, и то, что находит смешным, определяет, каков он. Серт порассказал мне, я заинтересовалась, и он добыл мне какую-то книгу. Толстенную, честно сказать, но что ни история – байка.

Тай сжал кулаки и челюсти, Алай мало-помалу начал приобретать отстраненное выражение лица – такое случалось всякий раз, когда эмоции царя грозили вырваться из-под контроля, и выход был только таким.

– Одна из них насчет того, что некая девственница родила сына Бога в последние сутки зимнего солнцестояния. Может, ее высочество тоже девственница, но даже она должна понимать, что дети так не рождаются. Впрочем, речь не о том. Эта ваша россказня – иначе не назвать – всего лишь издевательство над древней истиной, потому что именно в ночь на двадцать пятое декабря – и это знают все – Богиня рожает Бога. Никак не иначе. Бог всегда только Сын, и когда Он рожден, солнце начинает прибывать.

– Что и доказывает его первоначало! Бог – это свет!

– Который был рожден из тьмы и не нуждается ни в каких доказательствах. – Бансабира улыбнулась так, что даже Гор вздохнул глубже обычного.

Когда-то он проникся к девчонке, которую растил, симпатией в том числе и за эти ее преображения в разговорах о Госпоже Войны.

– Изначально существует только тьма. Тьма хранит перемены, и вся жизнь рождается из тьмы, – с философским настроем настаивала Бану.

– Жизнь рождается из семени, – грозно сверкая глазами, оспаривал Тай.

– Жизнь зарождается в идеальной форме яйца в женском чреве.

Что еще за хрень?!

– Хватит! – хлестко пресек Алай.

– Вот именно, – в тон негромко и сухо отозвалась Бану. – Я привела самый простой пример: была истина о Праматери, и вы извратили ее в байку о девственнице, что родила Бога в теле человека. Был великий всемудрый Змей – вы извратили и его в байку о грехе. Был человек, как благословение Праматери, – и вы извратили суть до того, что называете любого младенца плодом греха.

– Потому что женское тело ввергает во грех! – с фанатичной дрожью в голосе заявил Тай.

– Вот оно что… – Бану непринужденно всплеснула руками так, будто именно это все в жизни и объясняло. – Отчего же тогда вы, столь последовательные в стремлении жить добродетельно, так радеете о сыновьях? – Бансабира перешла на заговорщицкий шепот. – Если дети – это грех, – спросила почти с весельем, – то почему вы все еще не передохли?

Алай вскочил, Тай ухватил брата за рукав кафтана, удерживая на грани. Бану поднялась тоже.

– Девочка, которая сызмала росла во лжи и теперь принимает зло за благо, будет нести нам волю Праматери? – Бансабира даже сморщилась.

– Бану, – видя, как накаляется обстановка, воззвал Змей.

Женщина перевела на него взгляд. «Переубеди меня, Гор», – проговорила одними губами и замерла. Тот растерянно молчал и смотрел необъяснимо. Без осуждения, без удивления, без осмеяния или поддержки, но все равно выразительно и так, будто надеялся на какой-то похожий исход событий.

– Бансабира… – Яфур подошел к невестке, положил руку на плечо. Женщина не обернулась, но, скинув руку, обратилась к царю:

– Хотите, чтобы я подписала, – добавьте в договор помимо деловых деталей строку о том, что как только Джайя Далхор сойдет на берег в Гавани Теней, вы забудете о дочери. Никогда не увидите, не напишете ни одного письма. Добавьте, наконец, что она должна будет прилюдно сжечь крест, который носит на шее, и отречься от семьи и богов, которым служила прежде.

– Яввуз, не перегибайте палку, – с нажимом заговорил Ваххиф.

– Я не перегибаю, тан, – с убеждением отозвалась танша, с выражением взглянув на Вахиифа. – Я даже согласна пойти навстречу и не требовать в качестве гарантии выполнения этих условий вашего младшего сына в заложники. В конце концов, я давно выучилась пользоваться шпионами, и в данном случае в пленном мальчонке смысла нет.

– Так в себе уверена? – Гор оторопел.

Танша пожала плечами. Она слишком долго отказывала себе в том, чего хотела, ради блага других. Так что теперь другие – это верные подданные, те, что стоят за ее спиной, – любят ее любовью и ненавидят ее ненавистью. Может, прежде сомневающихся в танше среди пурпурного воинства было больше, но с тех пор, как в походе Бансабира отпустила ветеранов, несмотря на угрозу со всех сторон и донесения разведки, меж пурпурных и сиреневых тану по-настоящему начала чувствовать спокойствие. Мать лагерей всегда судит по справедливости, заговорили в рядах, значит, никогда не поступит гнусно. Только за такую надежность и стоит оголять мечи.

Сейчас Бану впервые чувствовала, что прежде все делала правильно, и все – не зря. Она была уверена не в себе – она была уверена в своих людях.

– Перестаньте уже меня трогать, – наконец оглянулась на свекра, который все еще пытался одернуть Бану за плечо, потом обратилась ко всем землякам. – Подумайте вот о чем. Не кажется ли вам, что Алай Далхор стремится захватить не Ласбарн, откупаясь дочерью, а Яс, прикрываясь захватом Ласбарна? В конце концов, каждый из нас знает, что именно раману вменяется нести истину веры в сердца людей. С вашего позволения.

И хотя позволения не давал никто, Бансабиру не задержали у выхода. Ясовцы и орсовцы расселись вновь, молча. Оглядев собрание, Каамал принял удар на себя, заявив, что придется все еще раз хорошо обдумать. Алай махнул рукой, а когда гости вышли, едва не убил Змея.

– Почему ты не сказал, что они так серьезно к этому относятся?! Вера! – негодовал царь, который сейчас меньше всего соответствовал собственному прозвищу. – С каких пор вера стала принципиальным вопросом в торговых делах?! Или, – с пугающим выражением лица Алай напустился на Змея, – или эта малолетняя сучка держит меня за идиота?!