Здесь русский дух... - Алексей Воронков

Город, говорил Федор, хорошо укреплен. Стены его сложены из дерна и с двух сторон облицованы городским палисадом. Толщина стен между палисадом — четыре-пять метров. Снаружи около валов был выкопан ров в несколько метров глубины, вдоль которого, особенно в приступных местах, виднелись выбитые сваи. В двух воротах стояли по две пушки на станках и колесах.

Что именно там было внутри, до времени они не знали, а тут вдруг мужчинам попался на глаза молодой азиат, собиравший в лесу хворост. На их счастье, тот немного говорил на русском языке, которому, как он сказал, научился, когда помогал своему дальнему родственнику торговать в Селенгинске морскими водорослями. От него-то они и узнали о расположенном в городе большом военном гарнизоне — до двух тысяч человек с лошадьми и тридцатью пушками, а вместе с войсками сюда прибыли несколько сот пашенных и другого люда для заселения и освоения этого края. Кроме того, у маньчжур на берегу на катках стоят суда, при надобности легко спускаемые на воду. Куда они поплывут — тут и гадать не надо. Конечно же, маньчжуры готовятся к большой войне. Казаки поняли это еще тогда, когда пытались вести подзор близ Чучара, самого крупного из северных маньчжурских населенных пунктов. Там уже собралось до пятнадцати тысяч ратных людей, а войска все продолжали и продолжали прибывать…

Пленников в Айгуне не оказалось.

— Пленные были в Айгуне, но куда-то далеко ушли… — сказал им азиат.

Иного Федор и не ожидал услышать, ведь знающие люди давно говорили ему, что пленных поначалу везут в Айгун, а потом их следы теряются на огромных просторах империи. Значит, опоздали, с горечью сказал он тогда.

— И? Сумеем мы взять крепость? — неожиданно спросил Федора Черниговский.

Сидевший рядом с ним приказчик, услышав такое, даже подпрыгнул на лавке.

— Ишь куда хватил! — воскликнул он. — Да тебе, знаешь, чего за эти слова полагается?.. Узнай об этом воевода, а не дай бог, царь — не миновать виселицы. Абсолютно точно!..

— Кроме тебя, некому доносить, — усмехнулся Никифор. — Я не воровское дело затеваю, а о державе думаю. Если враг и впрямь на нас пойдет?.. Скажи-ка, Семен, зачем маньчжуры свои города ставят по Амуру? Кур разводить? Э, нет! Они к большому походу готовятся. Припомни мои слова!.. Если встретимся лет через пять живыми, то сам скажешь, кто был прав…

Он умолк.

— Понаблюдать надо за маньчжурами, — неожиданно произнес Опарин. — Для этого надо людей заслать.

— Ни в коем случае! — от ярости взвизгнул Вишняков. — Если хотите, наблюдайте, а туда, — он кивнул в сторону границы, — ни ногой…

— Мы тебя не будем спрашивать! — хмыкнул атаман. — Сидишь себе в приказной избе, и хорошо, а вот если в наши дела начнешь свой нос совать, я сам нагайкой отстегаю.

— Что-о? — вскочил с лавки Семен. — Да я… — У него аж перехватило дыхание. — Я тебя, вора паршивого, в железо закую!.. Ты думаешь, царь забыл про твои подвиги? У, ворюга! — злобно сверкнул он глазами.

— Закрой свою поганую пасть, морда собачья! — схватил его за грудки Никифор. — Все ж-таки разозлил меня, гад ты ползучий… Пошел вон отсюда! — толкнул он его к двери.

— Погоди ты у меня! — пригрозил Никифору Семен и выскочил из избы.

— Пес! — в сердцах бросил ему вслед Никифор. — Откуда такие берутся?

— Это не казак, а всего лишь чиновник. Ты забыл? — криво усмехнулся Федор.

— Ну да, наш чин не любит овчин… — в сердцах произнес Черниговский.

— Так о чем тогда говорить!.. Чиновнику-дураку теперь везде простор, — уловив его настроение, сказал Опарин. — Ты видел среди них хороших людей?.. Вот и я. Кто у нас в державе самые первые воры? То-то же!.. Они и нас грабят, и казну державную — жируют, псы поганые! Чуть что — народ во всем виноват!.. Ты думаешь, я просто так к Разину-то подался? Нет! Насмотрелся на этих кровососов — вот и…

— Тише ты! — приложил палец к губам Никифор. — У стен тоже уши имеются.

— Да ладно!.. — махнул рукой Опарин. — Давай-ка лучше выпьем за мое возвращение… У нас там что-нибудь есть? — спросил он Наталью.

Та сбегала в чулан и принесла огромную емкость с медом. После выставила на стол глиняный горшок с похлебкой, большую чашку соленых огурцов и два серебряных трофейных кубка.

— Себе тоже поставь, женушка, — велел ей Федор. — Считай, сегодня у нас праздник. Ведь я уж думал, никогда не вернусь домой. Чужая земля… Там тебя под каждым кустом беда поджидает. Спасибо моим дорогим товарищам. Если б не они, то давно мог в сырой земле лежать, а так, видишь, вернулся живым…

Правду говорил Федор. Когда они гуляли чужими дорогами, не единожды приходилось вступать в кровавые схватки с маньчжурами, но молитва и острая сабля всякий раз их спасали.

3

Узнав, что Любашка дала согласие выйти за Захарку, Петр пришел в ярость. Да как она могла? Любашка ж его не любит!.. Убью!..

Он вскочил на коня и помчался в слободу. Нет, молодой человек не мог допустить победы соперника.

Бедный конь! Он мчался вперед, не разбирая дороги, вихрем пролетая над заливными лугами и болотами, над возвышенностями и падями, но Петру казалось, тот все равно плетется, словно черепаха, и поэтому безжалостно стегал его кумчаком.

— У-у, чертово семя! — кричал молодой человек на коня. — Ты почему меня не слушаешь? А ну, поддай!.. Еще!.. Еще!.. Шустрее! Быстрее!..

Ветер свистел в ушах, поднимая полы казацкого кафтана и обнажая висящую на боку ездока саблю.

— Нет, не быть их свадьбе! Обоих убью, если чего!.. — размахивая плетью, грозился Петр.

Вот и слобода. Осенние густые дымы белыми дорожками уходили в прозрачное небо. Подскакав к Любашкиной избе, парень свистнул три раза по-разбойничьи перед ее окном и стал с нетерпением ждать. Так он всегда раньше вызывал Любу из дому.

На этот раз вместо нее из калитки вышел кузнец.

— Чего надо? — спросил он. — Ишь, рассвистелся!

— С дочкой твоей хочу поговорить, — ответил парень.

— Еще чего!.. Если есть нужда — мне говори, передам, — мрачно посмотрел из-под косматых бровей на него Платон.

Петровы глаза вмиг налились кровью.

— Давай, зови дочь! — вынимая саблю из ножен, грозно пробормотал казак. — Я не посмотрю, что ты ее отец! Сейчас такого перцу задам!

После этих слов у Платона даже губы побелели. Он процедил:

— Ничего себе! Руби… Испугался? Тогда дуй отсюда! Иначе я мужиков позову. Молоко на губах не обсохло, а он туда же…

— Говорю, зови дочь! — замахнулся на него саблей Петр. — Я могу и сам в дом войти…

— Попробуй! — загородил калитку Платон.

— Любушка! — закричал Петр. — Отзовись!.. Это я, Петя… Выйди из дому, не доводи меня до греха!

Тут и появилась Любашка.