Верхом на «Титанике» - Дарья Донцова

– Ревет белугой, – закивалдедушка, – мое, мое, мое! Во какая жадность в человеке.

– Я не знал, что припарковался на егоместе, – вздохнул я.

Дедушка высунулся в окно по пояс.

– У нас, мил-человек, асфальт общий, подмашины не расписан. Тебя как кликать?

– Иван Павлович.

– Ну, Палычем будешь лет черездвадцать, – добродушно пообещал старичок, – а я дед Шура. Ты небеспокойся, где колеса бросил, там и куковать. Ишь, нашелся царь! Мое, мое,мое! Богатый, сволочь! Купил себе еще сорок третью квартиру.

Я сделал стойку.

– Ту, где Рита живет?

– Откуда Маргаришу знаешь?

– Мы раньше вместе работали, –выкрутился я, но дед Шура погрозил мне корявым пальцем.

– А не ври-ка! Не похож ты на ихнего!Ничего общего нет! Али из сутенеров будешь?

– Нет, конечно, – машинальновозмутился я и тут же задал вопрос: – При чем тут сутенеры?

– Так Ритка – из энтих, изпроституток, – залопотал дед Шура, – я не в осуждение говорю, онаматери помочь хотела, да не срослось. Вот судьба наша! Все она о Лидке пеклась,а сестра с Федькой по маме убивались. Но что стряслось! Ритка померла, хоть ейи свезло!

– Рита умерла? – переспросил я.

– Все покойники, – резво замахалдедушка руками, – хоть ей и свезло! Ой свезло! Ваще! Да не до конца.

– Дед Шура, – спросил я, – выодин живете?

– Внучка приходит по субботам.

– Можно с вами поговорить? В гостипозовете?

– Заходь, – резко оживилсядедок, – забегай! Я всегда человеку рад! Никого не боюсь! Да и зачемтрястись? Захочешь богатство упереть, ан нет его!

Красть у дедушки и впрямь было нечего. Изотносительно новых вещей в комнате имелся лишь японский телевизор, водруженныйна помесь тумбочки с комодом.

– Может, по маленькой тяпнем? – снадеждой предложил старичок.

– С удовольствием, но я за рулем, –отказался я.

– Охохонюшки, – протянул дедаШура, – устраивайся все равно за столом. Чаю желаешь?

– Это пожалуйста, – закивал я.

– Тогда двигаем на кухню, – оживилсядедуля, – там и побалакаем.

Через четверть часа я был погребен под лавинойсведений. Говорливый пенсионер маялся от тоски, поэтому большую часть временион проводил у окна, смотрел на соседей и вступал с ними в разговор.

– Я тут самый старый жилец, – гордовещал дед Шура, – когда въехал – и не вспомнить! Контингент по пять разсменился, а я, словно египетская пирамида, никуда не деваюсь.

– Жильцы так часто съезжают? –подначил я пенсионера.

– А время-то какое? – моментальнокупился старичок. – Одни нищают, другие богатеют, третьи, как Альварес,вымирают! Знаешь, откуда у них такая фамилия?

– Нет, – искренне ответил я.

– Не наша она, испанская, – загуделдед Шура, – муж у Лиды был хоть и советский, да иностранец. Смуглый, глазачерносливами, а дети все в мать пошли, хоть бы чего от отца взяли. Внешность вЛиду, зато характер в папку, Павел такой вроде тихий был, но злопамятный! Неповеришь, какого тяжелого характера человек.

– Грубиян, скандалист и пьяница? –предположил я.

– Что ты! – замахал рукамидедушка. – Интеллигентный, инженером служил, в каком-то институте лямкутянул. Очень образованный, не жадный, вежливый, но слишком памятливый. Вот тебепример! Шел он раз по двору после дождя, лужи кругом, а на Павле плащ светлый,хорошая вещь, недешевая, габардиновая, не нонешняя синтетика, а на века сшитая.Раз потратился, приобрел, всю жизнь потом носишь, и ничего с ней не делается!Умели прежде одежду мастерить, да не о том речь. Топает, значит, Альваресдомой, а навстречу ему Серега из двенадцатой на велосипеде, ну и обрызгал его.Павел ему резонно говорит:

– Сергей, вы поступили невоспитанно,теперь отнесите мой плащ в химчистку, устраните пятна за свой счет!

Кстати, он совершенно правильно сказал!Дорогое удовольствие плащ в божеский вид привести. А Сергей ему в ответ:

– Нашел дурака! Неизвестно, гдевымазался, а я плати?

Слово за слово, вышла у них ссора, ну Павел всердцах и сказал:

– Имейте в виду, Сергей, я никогда вамхамства не забуду.

И не забыл! Лет пять после того случая прошло,умер Сергей. Уж и не припомню, по какой причине на тот свет отправился. А у насво дворе в советские времена традиция была: кто из соседей преставится, АннаМихайловна, домоуправша, по квартирам со списком бежит, собирает на похороны,кто сколько может, столько и дает, отказов не было, знали, если у самих бедаприключится, то и им люди помогут.

Анна Михайловна заглянула в тот день и к Шуре,взяла пять рублей, которые выделил в те годы еще молодой мужчина, и сказала:

– Представляешь, Альварес отказался менявпустить.

– Может, вы чего не поняли? –удивился Шура. – Наверное, завтра деньги даст.

– Нет, – обескураженно ответиладомоуправ, – он сказал: «Сергею помогать не хочу, любому другому десяткуотдам, а этому никогда! Он мне плащ испортил, а в химчистку не отнес!»

Во какая злопамятность! А ведь Серегадавным-давно про это забыл, вежливо с Павлом здоровался, тот ему отвечал,иногда они даже беседовали, курили на лавочке, и что оказалось? Павел обидунакрепко затаил и в нужный момент припомнил. Так и дети в него пошли, тожепамятливые, но благородные. Павел-то умер еще до перестройки, а Лида скрипелавдовой, замуж больше не пошла, хоть ее Мишка из семидесятой звал, не хотеладетям отчима, очень она ребят своих любила, а они ее! Дружная такая семья.Обычно, если детей больше одного, то свары начинаются, драки. Один за другимдонашивать должен, конфеты делить надо. А Альваресы всегда вместе. Федор тихийу них получился, боязливый, а девчонки – огонь! За мать на все готовы! Знаешь,чего Ритка сделала, когда Лида заболела?

– Нет, – ответил я.

Дед Шура крякнул.

– На одних детей посмотришь ипорадуешься, что своих нет, на других глянешь – тоска возьмет, чего такие рядомне живут. Лидке страшный диагноз поставили! Помирать в мучениях! Денег уАльваресов пшик, а врачам конвертики нести надо, в особенности в больницу,иначе даже градусник не поставят!