Особый отдел - Николай Чадович

– Конечно, ничего! Это вы должны простить меня за то, что вынуждены быть откровенной.

– Ну так вот. Когда девочки в самый последний момент узнали, что осмотр будет проводить гинеколог-мужчина, пусть даже и пожилой, большинство из них разбежалось. Осталось человек пять, в том числе и бабушка. Она в жизни никогда ничего не нарушала и старательно выполняла все предписания властей. В кабинете действительно находился старичок в пенсне. Ассистентки называли его профессором. Моя бабушка ему чем-то очень понравилась. При осмотре он всё время хвалил её – и за здоровье, и за чистоплотность, и за то, что сохранила девственность. Потом бабушке вдруг стало плохо, и она потеряла сознание. Очнулась уже под вечер в палате стационара. Ей дали банку консервов, буханку хлеба, немного сахара и отпустили восвояси, велев беречь себя. Всё стало забываться, но спустя какое-то время у бабушки прекратились месячные. Ощущая в организме какие-то странные изменения, она явилась в ту самую женскую консультацию и узнала удивительную новость.

– Она забеременела? – Кондаков, уже давно догадавшийся что к чему, изобразил удивление.

– Представьте себе, да! Бабушка, конечно, от такого позора разрыдалась, но её не стали журить, а только предупредили об ответственности, которая полагается за криминальный аборт. Незадолго до родов бабушку прикрепили к какой-то закрытой столовой, что по тем временам было равносильно чуду. Там она впервые попробовала красную икру и апельсины. После рождения сына ей дали комнатку в коммуналке и какое-то время продолжали подкармливать.

– Примерно до середины пятьдесят третьего года, – подсказал Кондаков.

– Наверное. Соседи почему-то не любили бабушку и называли «чекистской овчаркой». Имя для сына она нашла в какой-то книжке, а отчество назвала первое попавшееся.

– Что вы сами думаете по этому поводу?

– Скорее всего, бабушку изнасиловали во время гинекологического осмотра.

– Кто – старый профессор?

– Ну зачем же! Могли и помоложе найтись претенденты. Тогда по Москве ходили слухи о подручных Берии, которые на усладу ему вылавливают красивых девушек.

– Разве ваш отец походил на кавказца Берию?

– Вряд ли. Мама говорила, что он был светленьким, даже с рыжинкой. Я в него уродилась.

– А на фото вы отца видели?

– Нет. После разрыва мама сожгла все семейные фотографии.

– Но ведь что-то должно было сохраниться и в бабушкином альбоме.

– Сохранилось. Но на тех фотографиях отец позирует ещё в пионерской форме.

– Кому досталось имущество вашей бабушки?

– Вы опять будете удивлены, но спустя пару дней после похорон в её квартиру залезли воры и унесли всё ценное, включая документы.

– В милицию заявляли?

– Как-то не до этого было. Я сама на ладан дышала.

– Друзья отца вас не навещали?

– Никогда.

– Находясь за границей, он поддерживал с вами связь?

– Только через бабушку. И то раз в год.

– Как относилась ваша бабушка к своей новой невестке?

– Никак. По-моему, они даже не видели друг друга.

– Если отец приедет в Россию, он навестит вас?

– Не знаю… Наверное. Адрес ведь можно узнать через справочное бюро. Вы сами как меня нашли?

– По унитазному следу. Только не спрашивайте, что это такое.

– А мне вас можно спросить? – девушка уставилась на Кондакова своими прозрачными, бездонными глазами.

– Буду весьма признателен, – он опять почувствовал себя как-то неуютно.

– Сейчас… Только выпью для смелости, – она, не закусывая, осушила рюмку коньяка, предназначенного для гостя, и сморщилась так, словно это был сок цикуты.

– Вы запейте чем-нибудь, – посоветовал Кондаков.

– Ничего, пройдёт… – девушка помахала перед лицом ладонью, словно разгоняя алкогольные пары. – С отцом случилось что-то нехорошее?

– Почему вы так решили? – чтобы избежать её вопрошающего взгляда, Кондаков принялся листать какой-то иностранный журнал, случайно оказавшийся на столе.

– Нетрудно догадаться. Вы ведь сюда не из-за бабушки пришли. А потом ещё при жизни мамы были очень странные телефонные звонки. Неизвестные люди, даже не представившись, спрашивали, что слышно об отце, не собирается ли он возвращаться, как его адрес. Маму это всегда тревожило. Она даже поменяла замки на дверях и установила цепочку.

– Какой голос был у звонившего – молодой или старый?

– Не знаю. Трубку брала мама. У нас было так заведено.

– Вы знаете, кто такая Вера Васильевна?

– Да. Вторая жена отца, про которую мы уже здесь говорили.

– Как её фамилия?

– По-моему, Пинская… Но вы так и не ответили на мой вопрос. Что случилось с отцом?

– К сожалению, пока я не могу дать окончательный ответ, – Кондаков помолчал. – Но на всякий случай готовьтесь к худшему.

– Мне не привыкать, – девушка порывисто закурила. – А где это худшее может случиться?

– Простите, не совсем понял вас…

– Где погиб или может погибнуть мой отец?

– Разве это имеет значение?

– Представьте себе, имеет. По крайней мере, для меня. Умирая, мать завещала, чтобы отца похоронили рядом с ней. Почему-то она была уверена, что он вернётся.

– Он вернётся. – Кондаков вновь зашелестел журналом, хотя не мог разобрать в нём ни единого словечка. – Но ведь многое будет зависеть от воли его нынешней супруги.

– Вера Васильевна скупа, как Плюшкин. Уж это я знаю совершенно точно. А транспортировка гроба в Канаду обойдется втридорога… Вы позвоните, когда можно будет забирать тело?

– Ну что вы в самом деле? – занервничал Кондаков. – Рано ещё говорить такое…

– Не рано, – раскрыв сумочку, лежавшую тут же, девушка извлекла карманный календарик. – Вот тут отмечено – двадцать шестое апреля. Рано утром меня словно ножом в сердце ударили. Я уже тогда всё поняла…

Покидая памятное совещание, на котором наконец-то прояснились имена некоторых фигурантов (этот милицейско-прокурорский эвфемизм обозначал вовсе не танцоров кордебалета и не актёров, исполняющих роли без слов, а лиц, фигурирующих в уголовном деле чаще всего как потенциальные обвиняемые), Ваня Коршун заранее решил про себя, что займётся поисками зловещего старичка, тем более что данная категория божьих тварей по степени антипатии стояла у него на третьем месте после педофилов и бездомных котов. Впрочем, здесь имелись и свои исключения, в частности, Пётр Фомич Кондаков.

Что касается «мотоциклиста Льва» и безголового мертвеца Рудольфа Павловича, то в понимании Вани их можно было вычислить чисто теоретическим методом, словно бродячий метеорит или далёкую звезду.