Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Мори. Наконец-то мы слышим идеальное определение! Кардинал Ньюмен о таком и мечтать не смеет.

Пэрамор. Полагаю, этот вопрос нужно рассматривать в более широком смысле. Не Авраам ли Линкольн сказал, что джентльмен – это тот, кто никогда не причинит боли ближнему?

Мори. Думаю, слова принадлежат генералу Людендорфу.

Пэрамор. Вы, разумеется, шутите.

Мори. Выпей-ка еще.

Пэрамор. Мне больше не стоит. (Понизив голос, шепчет, чтобы никто не услышал, кроме Мори.) Должен признаться, это всего третий бокал в моей жизни. Ну, что теперь скажете?

Дик заводит патефон. Мюриэл тут же вскакивает с места и начинает раскачиваться из стороны в сторону. Она сгибает руки в локтях, выставляя их вперед, как рыбьи плавники.

Мюриэл. Ах, давайте уберем ковры и потанцуем!

Услышав это предложение, Энтони и Глория в душе стонут, но кисло улыбаются, выражая согласие.

Мюриэл. Ну же, лентяи! Поднимайтесь и двигайте мебель.

Дик. Подождите, дайте допить.

Мори (полон решимости осуществить свои намерения в отношении Пэрамора). Слушайте меня! Давайте наполним бокалы, выпьем, а потом и потанцуем.

Волна протеста разбивается, столкнувшись со скалой, коей является неумолимый Мори.

Мюриэл. Ну вот, теперь у меня голова идет кругом.

Рейчел (тихим голосом обращается к Энтони). Глория просила держаться от меня подальше?

Энтони (сконфуженно). Нет, что вы! И речи не было.

Рейчел одаривает его загадочной улыбкой. За два года ее красота приобрела холодную элегантность.

Мори (поднимая бокал). Выпьем за поражение демократии и падение христианства.

Мюриэл. Да ну вас!

Она бросает на Мори насмешливо-осуждающий взгляд, а затем выпивает содержимое бокала. Все пьют, испытывая при этом разную степень затруднения.

Мюриэл. Очистить пол!

Энтони и Глория понимают, что испытания не избежать, смиряются и включаются в работу. Передвигаются столы, громоздятся друг на друга стулья, скатываются ковры и бьются лампочки. Наконец мебель свалена вдоль стен безобразными грудами, и в центре комнаты освобождается площадка футов в восемь.

Мюриэл. Ах, включите музыку!

Мори. Тана исполнит любовную песню специалиста по глазам, уху, горлу и носу.

Среди некоторого замешательства, вызванного уходом Таны на покой, ведутся необходимые приготовления к спектаклю. Облаченного в пижаму Тану с флейтой в руке заворачивают в стеганое одеяло и водружают в кресло, которое стоит на столе. Японец представляет собой смехотворное зрелище. Пэрамор уже заметно опьянел и настолько захвачен представлением, что это лишь усиливает эффект. Он самозабвенно копирует жесты персонажей из комиксов и даже позволяет себе время от времени икать.

Пэрамор (обращается к Глории). Не желаете со мной потанцевать?

Глория. Нет, сэр! Хочу исполнить лебединый танец. А вы умеете?

Пэрамор. Конечно. Умею все танцы.

Глория. Прекрасно. Идите с того конца комнаты, а я – вот с этого.

Мюриэл. Поехали!

И тут из бутылок начинает расползаться во все стороны затаившееся до поры до времени безумие. Тана бродит по извилистым лабиринтам дорожной песни, заунывное «тутл-тут-тут» сливается с тоскливыми каденциями «Бедняжка бабочка (тинк-атинк) замерла на цветке», которые льются из патефона. Обессилев от смеха, Мюриэл только отчаянно цепляется за Барнса. А тот танцует с мрачной стойкостью армейского офицера, топчась на одном месте без тени улыбки на лице. Энтони вслушивается в шепот Рейчел, стараясь не привлечь внимания Глории…

Но абсурдное, невероятное в своей театральности событие уже вот-вот свершится. Один из тех случаев, когда жизнь вдруг решает подражать литературным образцам самого низкого пошиба. Пэрамор старается превзойти Глорию и, когда шабаш достигает апогея, начинает кружиться по комнате. Он все кружится, кружится, кружится, стремительнее и стремительнее… спотыкается, умудряется устоять на ногах и снова спотыкается, а затем падает в направлении коридора… и едва не оказывается в объятиях старого Адама Пэтча, чье появление осталось незамеченным среди царящего в комнате столпотворения.

Адам Пэтч очень бледен. Он опирается на трость. Человек, который его сопровождает, не кто иной, как Эдвард Шаттлуорт, и именно он хватает Пэрамора за плечо, изменяя траекторию его свободного полета и отводя удар от почтенного филантропа.

Промежуток времени, потребовавшийся для установления тишины, которая опускается на комнату подобно чудовищному занавесу, вероятно, длится минуты две. Хотя по их прошествии продолжает издавать квакающие звуки патефон, а ноты дорожной японской песни падают капельками из флейты Таны. Из девяти присутствующих только Барнс, Пэрамор и Тана не знакомы с личностью вновь прибывшего. И ни одному из девятерых неведомо, что сегодня утром Адам Пэтч сделал взнос в размере пятидесяти тысяч долларов, которые пойдут на дело запрещения спиртных напитков во всей стране.

Честь нарушить сгущающуюся тишину принадлежит Пэрамору. И он изрекает совершенно немыслимую фразу, которая, подобно морскому приливу, возносит его на вершину безнравственности.

Пэрамор (торопливо отползая на четвереньках в сторону кухни). Я не гость… Я тут на работе.

И снова комната погружается в тишину. На сей раз гнетущую и еще больше утяжеленную передающимися друг другу дурными предчувствиями. Рейчел не выдерживает и нервно хихикает. Дик осознает, что без конца повторяет строчку из Суинберна, которая по нелепому совпадению подходит к сложившейся ситуации: «Один цветок, поблекший, бездыханный».

…Среди всеобщего молчания слышится голос Энтони, трезвый и сдавленный. Он что-то говорит Адаму Пэтчу. Потом и он умолкает.

Шаттлуорт (с жаром). Ваш дедушка решил, что ему следует приехать и взглянуть на дом. Я позвонил из Рая и предупредил.

Во время очередной паузы раздаются короткие сдавленные вздохи неизвестного происхождения. Энтони стоит бледный как мел. Глория, приоткрыв рот, смотрит остановившимся, полным ужаса взором на старика. Никто не улыбается. Ой ли? Или все-таки у Брюзги Пэтча чуть вздрагивают губы, обнажая два ровных ряда редких зубов? Тихо, но отчетливо он произносит четыре слова.

Адам Пэтч. Теперь едем обратно, Шаттлуорт.

И все. Старик поворачивается и, опираясь на трость, проходит по коридору. Потом выходит через парадную дверь. Его неуверенные шаги, словно посланное дьяволом предзнаменование беды, шуршат по посыпанной гравием дорожке, освещенной сиянием августовской луны.

Ретроспектива

Оказавшись в отчаянной ситуации, супруги напоминали пару золотых рыбок в аквариуме, из которого вылили всю воду, и теперь они даже не могут подплыть друг к другу.

В мае Глории исполнялось двадцать шесть лет. По ее словам, она всего лишь стремилась как можно дольше оставаться юной красавицей, веселой, счастливой и беззаботной, иметь деньги и любовь. Одним словом, хотела того же, что и большинство женщин, только ее желания выражались ярче и с большей страстностью. Уже пошел третий год после замужества. Поначалу дни протекали в ничем не омраченном взаимопонимании, которое порой переходило в исступленную восторженность и рождало чувство гордости за обладание любимым человеком. Случались и короткие периоды неприязни,