Алхимик - Питер Джеймс

— Потому что его прослушивают?

Она вытаращила глаза.

Заметив ее изумление, Уолтер Хоггин сказал:

— Ходят самые разные слухи. Говорят, что все лаборатории на прослушивании… в «Бендиксе» весь штат службы безопасности ничего не делает, а только круглые сутки шпионит за всеми нами. — Он рассмеялся. — Вы, наверно, уже знаете, но я только сегодня услышал, что сотрудникам не разрешается заниматься делами ни в поезде, ни в самолете — из-за опасений промышленного шпионажа. За такие проступки вас ждет немедленное увольнение.

Она кивнула:

— Должно быть, это самая параноидальная компания в мире.

— На другой же день после разговора с прессой я получил основательный разнос. Решил, что меня выставят. После всех хлопот, которые вам достались из-за меня, это было бы просто позором. — Он помолчал. — В любом случае, в каком одолжении вы нуждаетесь?

Монти перевела дыхание.

— Мне нужно, чтобы вы кое-что сделали… достали для меня…

Уолтер не скрывал своего удовлетворения.

— Вы же знаете: для вас — все, что угодно.

— Вам знаком такой препарат — «Матернокс»?

Он смутился:

— Конечно. Он входит в круг моих обязанностей. Мы постоянно выпускаем это изделие.

— Мне нужно провести кое-какое детективное расследование. — Монти открыла свой ежедневник и нашла страницу, на которой записала все подробности, сообщенные Губертом Уэнтуортом во время их последней встречи. — Мне нужно знать — сможете ли вы раздобыть образцы капсул «Матернокса», если я вам дам номер серии? Как вы думаете, удастся ли вам это сделать? И другие образцы наудачу из других серий?

Он посмотрел на номер серии и потер подбородок; лоб его рассекла глубокая морщина.

— Я… я не знаю, может, это совпадение, но именно эту серию я искал для репортера — для той, которая сказала, что она доктор Фармер.

Монти внимательно посмотрела на него:

— Ее настоящее имя Зандра Уоллертон?

— Я не знаю… они мне не сказали. — Морщина углубилась. — Звякнул колокольчик… может, они и упоминали его. Говоря по правде, я был не в лучшем состоянии. Повидаться со мной пришел сам майор Ганн, начальник службы безопасности, и он был довольно мрачен. Честно говоря, я думал, мне придется за что-то отвечать.

Эти новости встревожили Монти.

— Если вам могут угрожать какое-то неприятности, ни о чем не беспокойтесь, Уолтер. Хорошо? Я не хочу, чтобы вы рисковали работой из-за моей просьбы.

— Пусть вас это не волнует, мисс. Если вам нужны образцы этих капсул, я их для вас раздобуду.

Монти почувствовала прилив восторга.

— Может потребоваться день или два… то есть мне придется найти способ получить их, ни у кого не вызывая интереса.

— Конечно. Нет никакой спешки, просто сделайте то, что вам под силу. — Внезапно она занервничала. — И будьте очень осторожны — ради вас самих. Прошу вас, Уолтер.

— Буду. — Он уверенно улыбнулся ей.

Лондон. Вторник, 15 ноября 1994 года

Ресторан был почти пуст, и заунывная тайская музыка лишь усугубляла мрачное настроение, царящее в этом заведении. Темно-синие скатерти, светло-голубые стены, экзотические рыбы, плавающие в освещенных гротах огромных аквариумов. Две официантки с застывшими восковыми улыбками на лицах.

Анна Стерлинг, облаченная в свой обычный наряд из мешковатого свитера и черных легинсов, опустила меню — большой ламинированный лист в папке с мраморными разводами, на которой золотом был вытиснен буддистский храм, — и посмотрела на Монти.

Сегодня вечером Анна была в хорошем настроении, счастливой и куда более раскованной — такой Монти давно уже ее не видела. Ее густые вьющиеся волосы были завязаны узлом на затылке, а лицо снова обрело изящество и тонкость черт.

— Я беременна! — объявила Анна.

— Ну! — сказала Монти. — В самом деле?

— Да. В самом деле!

— Это чудесно! Как давно ты узнала? — Она старалась не показать виду, что вместе с радостью, которую она испытала за свою подругу, ее кольнула и ревность.

— Получила подтверждение сегодня утром. У меня уже шесть недель — но я не хотела слишком рано делиться надеждами.

— Когда срок родов?

— 10 июня.

— Прекрасно! — сказала Монти. — Какая чудесная новость! Мы должны отметить ее шампанским!

Анна отрицательно покачала головой:

— Я хочу несколько недель продержаться на низкокалорийной диете — пока не пройдет опасный период. Я никому не собиралась рассказывать — только тебе и Марку. Мне почему-то кажется, что это плохая примета — начать рассказывать всему миру.

Монти кивнула.

— Так как ты себя чувствуешь? Должно быть, вне себя от счастья.

— Так и есть. И еще я немного нервничаю… — Она прервалась, делая заказ подошедшей официантке.

Монти, сидевшая по другую сторону стола, думала, как за эти годы изменилась ее подруга, и пыталась понять, изменилась ли она тоже. В школе Анна была сущим сорванцом; она была не чужда эскападам и в любом коллективе тут же становилась лидером; в их браке с Марком именно Анна играла главенствующую роль. В каком-то смысле она была воплощением современной женщины, и тем не менее, когда Монти смотрела на нее, она убеждалась, что в Анне появилось что-то совершенно новое — глубокое восхищение той искоркой человеческой жизни, которую она носит в своем чреве.

В памяти Монти скользнула черная тень. «Матернокс». Беременность Анны объясняется тем, что она принимала «Матернокс»? «Матернокс» ли помог ей забеременеть?

И должна ли она предупредить ее?

Предупредить о чем? Три беременности из миллионов и миллионов успешных беременностей с помощью «Матернокса» кончились неудачами? Тем более нет никаких доказательств, что причиной проблемы был именно «Матернокс», — требуется отследить гораздо больше случаев, чтобы была установлена причинная связь. Предупреждение может напугать ее… может, это бессмысленно?

И поблагодарит ли ее Анна? Или подумает, что это зависть? Укол задетого самолюбия?

Монти решила, что, рассказав ей, она ничего не добьется, во всяком случае сейчас, пока у нее нет на руках более убедительных доказательств. Так что она подождала, пока появились их напитки, и, подняв свой бокал, чокнулась с Анной.

— За малыша!

— Я хочу, чтобы ты была крестной матерью, Монти. Будешь?

Монти сделала глоток и почувствовала на губах холод ледяных кубиков.

— Конечно, — сказала она. — Спасибо тебе, я… я очень рада. Ты уже придумала имя?

— Да. И даже два — для мальчика и для девочки.