Ведьма - Симона Вилар

Малфрида не пользовалась ни огнивом, ни кресалом. Огонь так и слетал с ее пальцев; стоило только направить руку на хвою — и сучья разгорались ярко и весело. Вокруг ведьмы колебался воздух, дрожал в кольце обведенного колдовского круга. Конечно, никто из обитавших на Нечистом Болоте нелюдских тварей не посмел бы напасть на чародейку, однако ее варево возбуждало их, они тянулись к островку, лопотали что-то, по-скрипывали, пока она не отогнала их, пустив вслед заклинание. И хотя нежить и чуяла в ведьме теплокровную, они больше не смели появляться, затаились в черных заводях. Лишь иногда из болот раздавались необычные вздохи и чавкающие звуки, а временами долетал густой рев и плеск, словно там, в болотной жиже, ворочалось и рычало какое-то животное. Малфрида знала, кто издает эти звуки: живущий в трясинах Змей-Смок и его подопечные. Их была тьма, накопившаяся тут за века: лютые змеедевы, лягушки-кровососки, топляки[83], упыри болотные, кикиморы. Поначалу Малфрида разглядывала их с интересом, потом надоело. Они все одним озабочены: тоской и голодом, желанием убить, не проходящей мучительной грустью бесполезного существования, ожиданием случайной жертвы.

Малфрида проводила руками над булькающим на огне котелком, порой бросала в него очередную порцию зелья и помешивала варево кривой корягой, дважды делала надрез на запястье, добавляя в пузырящееся зелье собственной крови. Тогда варево особенно сильно закипало, вскидывалось, как нечто живое, получившее пищу. Над ним клубами поднимался пар, и, вдыхая его, Малфрида впадала в какой-то транс. И видела вещие сны, видения… Вот она различила повелителя Никлота: он сидел на своем древесном троне, ждал исполнения приказа. Кажется, Никлот не мог знать, что за ним наблюдают, но иногда волхв поворачивал лицо, глядя своими белесыми очами, отчего Малфриде становилось не по себе. Она побаивалась Никлота, чувствовала, что его мудрость гораздо мощнее ее сил, что этот вечный мудрец знает такое, чего ей никогда не понять. Это ей-то, могущественной чародейке, сила которой все прибывает!

Это было сладкое чувство — прилив силы. И хотя голова ее при этом временами шла кругом, а в спине покалывало, зато появлялось такое ощущение мощи, такая радость потаенная… Малфрида получала удовольствие от своего могущества, кажется, дай ей волю — все вокруг перевернет. Но она сдерживалась, у нее иные цели, иная задача, иной наказ, данный древлянскими кудесниками.

Ведьма склонялась над темным булькающим варевом, жар от него обдавал лицо, рыжие волосы разлетались, трепетали, будто живые. Она вновь вдыхала запах зелья, смотрела перед собой расширенными желтыми глазами со странным вертикальным зрачком, как у дикой птицы. Итак, ее недруги бродят в насланном ею тумане, она различала их хмурые озадаченные лица, видела, что многие держат луки со стрелами на изготовку, иные сжимают рукояти сулиц, древки топорищ. Ишь, герои. Они забавляли ее. Она разглядывала их, будто они были не в дальнем лесу, а на расстоянии вытянутой руки. Про себя Малфрида отметила их добротные доспехи, хорошее вооружение. Ну что ж, ей только слаще будет натравить на них нелюдь, схлестнуть две противоборствующие силы — людскую и нелюдскую. Сама же станет наблюдать, кто кого одолеет.

Пару раз Малфрида замечала среди русов их предводителя — варяга-посадника. Он был рослым, сильным в плечах, но в талии не широк. Ведьма нашла его даже пригожим, так уверенно он держался, так поглядывал по сторонам хищными зелеными глазами. Малфрида никогда раньше не видывала Свенельда, однако ей дали ясно понять каков он: высокий, в доспехе из металлической чешуи, в островерхом шлеме-шишаке с позолоченным наносьем, на плечах богатый плащ на меху. Сам волхв Маланич не раз вызывал ей его образ, указывал на него, предупреждая, что погубить этого человека ей необходимо прежде всего. Мол, сладишь с ним, и остальные разбегутся, как потерявшая вожака стая.

Малфрида отыскала в видениях самого Маланича. Волхв виделся ей так же отчетливо. Ишь, какой нетерпеливый, мечется по поляне, аки волк, размахивает посохом. Маланич слывет не менее могущественным, нежели Никлот, однако, в отличие от верховного волхва, он не чует наблюдавшую за ним Мал-фриду. Вот отошел к коряге, мочится, задрав балахон. Ведьма даже захихикала, видя, что и величественному Маланичу ничто человеческое не чуждо.

Ее отвлекла лягушка-кровососка. Та налетела с ходу, глупая, ударилась раскрытым ртом и перепончатыми лапами об ограждение вокруг ведьминова островка, запищала пронзительно, отваливаясь. То-то, получила. Ишь, хлюпает в болотной жиже обожженными лапами, мотает плоской головой. Обновить заклятие не мешало бы. И Малфрида вновь стала плести в воздухе волховской узор, чертить вещие знаки, отсылать с ладоней силу, чуть кривясь от натуги.

Потом вновь работала, насылая морок на киевских русов, отводила им глаза с тропы, слала заклятие слепящего тумана. Пусть побродят в белой мути, пока не решат, куда идти. А сама опять вызывала видения, глядела сквозь расстояние, выискивала знакомых волхвов. Они все казались озабоченными, вот только рыжего Митавшу ей все не удавалось различить. Никлот говорил что-то насчет того, что пошлет служителя к полюдникам — предупредить, уговорить уйти, пока не поздно. Малфриде это не нравилось. Что ж, получается, зря она так готовилась, принимала в себя силу древлянской земли, потом долго собирала редкие травы и коренья, учила сложные заклинания, добавляя собственную кровь в густое колдовское зелье? Ей хотелось верить, что у Митавши не сладится. Не та в этом волхве сила, может, потому Никлот и решил им пожертвовать. Вот именно, пожертвовать, ибо верховный служитель говорил Митавше, чем это для него может обернуться. Русы, они люты и неразумны, всякое может произойти, но в любом случае Митавша должен направить пришлых на Нечистое Болото. Притвориться поначалу, что скрывает тайну, а уж потом и указать. Но где же сам рыжий Митавша?

Так и не найдя бывшего воспитателя, Малфрида сосредоточилась над клубившимся над зельем паром, выглядывая Малка. Мал к был по-своему симпатичен ей, но и жалость к нему какую-то испытывала. Однако жалость эта была сродни презрению. И чего волхвы так с ним носятся, если и заклинания Малку даются труднее, чем другим, и силы в нем немного. Вот то, что любого насквозь видит да мысли умеет угадывать, — это важно. Некоторые служители из-за этого его дара даже побаиваются Малка. Кому такое по сердцу придется, когда ни одной потаенной мысли не скроешь? А в остальном Малк был простым парнем. Даже изредка поглядывал на Малфриду, как обычный юноша. Не зря его и услали ведовство постигать, пока ее готовили. Чтобы под ногами не путался.

Однако, увидев за испарениями молодого волхва, Малфрида удивилась. Что-то не похоже, чтобы ее молодой воспитатель ведовскими делами занимался. Да и где это он? Вроде в какой-то избе, сам весь исцарапанный, одежда клочьями, размахивает посохом, отбиваясь от кого-то, кого ей никак не удавалось разглядеть. Малфриде вдруг так интересно стало, что она невольно наклонилась, вглядываясь, и, надо же, своим же дыханием сбила дымку, очертания заколебались и исчезли.

Ведьма досадливо поморщилась, откинулась назад, потянулась, разминая затекшую от долгого сидения спину. Над болотом уже сгустилась тьма, очертания были зыбкими, влажными от испарений. И из этой темноты донесся долгий, переливающийся не то стон, не то плач, перемежающийся короткими сдавленными всхлипами.