Порочные намерения - Лидия Джойс

— Оно представляется приемлемым для меня.

— В таком случае Корона не видит надобности ставить вопрос о непредумышленном убийстве. Если только, разумеется, вы почему либо не вернетесь в Англию, — многозначительно заметил прокурор. — И при условиях, что Линкрофт на девяносто девять лет вы дарите мисс Данн и ее потомкам, подписываете договор о передаче ей десяти тысяч фунтов и подтверждаете принадлежность ей фамильных драгоценностей — при этих условиях законность вашего происхождения не будет оспариваться, по крайней мере со стороны мисс Данн.

— Понимаю, — кивнул Олтуэйт.

— В таком случае с этим делом покончено.

Договор подписали все три стороны, следователь и их адвокаты были свидетелями. Королевский прокурор сунул документ себе под мышку и обменялся со всеми рукопожатиями.

— Мой секретарь вышлет вам копии, как только они будут готовы.

— Благодарю вас, — сказала Эммелина. Лицо у нее было гладкое, как фарфор.

Первым вышел, спотыкаясь, Олтуэйт в сопровождении семейного адвоката. Томас предложил Эммелине руку, и она приняла ее, немного поколебавшись. Они вместе спустились вниз и вышли во двор, а его адвокат пошел другой дорогой — через здание в свои комнаты.

Томас остановился и повернулся к Эммелине. Вокруг по мощеному двору сновали помощники адвокатов с пачками бумаг. Его спутница была одета в светлое дымчато-зеленое платье, цвет ткани почти повторял цвет ее глаз. От ее дыхания в осеннем воздухе возникал пар — последний месяц испарился в водовороте законных исков и встречных исков, но под конец свидетели услышали признание Олтуэйта в своей вине, и теперь оставалось только ждать, когда барон перестанет сопротивляться и примет неизбежное. Мнимая Эсмеральда исчезла так же таинственно, как и появилась. Никто не мог связно описать ее внешность, даже Томас. Он помнил только мелькнувшие черные волосы и глаза, и, после того как прочесали цыганский квартал, дело закрыли как безнадежное.

В парламенте был объявлен перерыв, законопроект о реформах отложен на следующий год, и светское общество разъехалось по загородным поместьям. Томас остался в Гамильтон-Хаусе. Он отказался от съемной квартиры на Пиккадилли — она вдруг стала вызывать у него боязнь замкнутого пространства, потому что пространство это было наполнено воспоминаниями об Эммелине, хотя она не провела там с ним и двадцати четырех часов.

— Насколько мне известно, вы снимаете комнаты в Камден-Тауне, — сказал он. Он впервые заговорил с ней с тех пор, как начался судебный процесс, следуя строгому совету своего адвоката. Он не знал, смог бы он удержаться без такого предостережения или нет.

— У меня всегда были там комнаты, по крайней мере с тех пор, как мне стало это по карману. — То есть с тех пор, как она появилась в качестве спиритки. — Просто я была очень… очень большой затворницей.

— Практически невидимкой, сказал бы я. Кто-нибудь заходил к вам с тех пор, как вы стали более доступны? — спросил он.

— Заходила леди Эджингтон, — ответила Эммелина, вздернув подбородок. — Она была добра, но я сказала, что мне не понадобится покровительница, потому что я уеду в Линкрофт, как только это будет возможно. Старый лорд Олтуэйт каждый год увозил туда семью на сезон охоты на куропаток, и это всегда было моим самым любимым местом в мире. Я никогда не думала, что буду кем-то, кроме как парией, лорд Варкур. Когда-то я мечтала о том, как дебютирую в свете, но это было давно, до того, как произошло множество такого, что сделало это невозможным. Но все равно я не думаю, что это мне по нраву.

Кое-какие подробности появились в юридических бумагах и сенсационных статьях, другие — в единственном письмеце, которое она написала ему, коротко подписавшись «Мисс Данн». И она, и ее брат засвидетельствовали, что старый барон признался в двоеженстве, и в день перед похоронами Эммелина заставила Эдгара передать ей в распоряжение небольшое поместье Линкрофт. Отделавшись от нее обещаниями, он уехал, чтобы найти и уничтожить документы о венчании ее матери с их отцом. Через день после его возвращения она снова поспорила с ним, и этот спор привел к тому, что она решила бежать с фамильными драгоценностями и своими карманными деньгами, на которые смогла добраться до церкви, где венчались ее родители, а там узнала, что брат опередил ее. Имея лишь маленькую поддержку в виде свидетельства священника по ее делу, она отказалась от законных путей.

По официальной версии, она нашла убежище в респектабельном лондонском пансионе, где искала место компаньонки какой-либо леди или гувернантки, пока ею не завладела какая-то спиритка и она очнулась и нашла себя растерянной и смущенной в Гамильтон-Хаусе в конце замечательной сцены, разыгравшейся там. Только Томас и, судя по всему, мнимая Эсмеральда знали всю правду.

Но отсутствовал еще один важный фрагмент, и Томас хотел его узнать. Этот кусок был ему нужен по причинам, в которых он не хотел разбираться слишком усердно.

— Эммелина, — спросил он, — что случилось в ту ночь, когда вы убежали из дома вашего брата?

Эммелина криво улыбнулась:

— А вы верите, что на этот раз я расскажу правду?

— Я думаю, что вы были правдивы больше, чем я предполагал.

— Теперь, когда я больше не завишу от вас, вы мне стали верить, да? Забавно. Но… я благодарю вас, — сказала она, и улыбка исчезла с ее лица. Она сделала глубокий вдох, устремив взгляд куда-то вдаль. — Эдгар устроил у себя дома прием с танцами. Он сказал мне, что собирается заботиться обо мне, как если бы я была Элис или Энн, и что это будет мое первое появление в свете. У меня даже было белое платье… — Голос ее замер.

— Оно было на вас, когда вы встретились с Олтуэйтом, — предположил Томас.

Она кивнула.

— Это была, я думаю, одна из его шуток. Двое из гостей зашли в этой шутке слишком далеко. Они преследовали меня до моей комнаты, начали хватать меня и целовать. Я оттолкнула их, и они начали обзываться, сказали, что моя мать была шлюхой и что все знают, что дочь шлюхи — тоже шлюха. — В этих резких словах была бездна боли.

— Эммелина… — начал он и осекся. Она покачала головой:

— Теперь мне кажется это очень глупым — все это и то, как глупа я была, что так испугалась и возмутилась. Это были задиры и хулиганы, они были пьяны и злобны, но они не собирались изнасиловать меня. Во всяком случае, не там и не тогда. Я побежала в комнату к брату и, плача, умоляла его выгнать их… а он сказал мне, что я дура, раз не взяла одного из них к себе в постель. Это лучшее, на что я вообще могу надеяться. Потом он рассмеялся. Он сказал, что никому нет дела, что будет со мной, даже если он переспит со мной против моей воли. — Глаза у нее были суровые. — Со своей сестрой. Это была шутка, злая, мерзкая шутка, но я поняла, что она когда-нибудь перестанет быть шуткой. И я бежала.

— Если бы я знал это… — начал Томас. И тут же с проклятием оборвал себя. — Индия слишком хороша для него.

— Вот почему я не сказала вам, даже когда все было кончено, — проговорила Эм. Лицо ее снова стало спокойным. — Я даже не хотела мстить, Варкур. Для этого все слишком перемешалось. Эдгар не был дурным братом — ну, как правило, — пока не уехал в Итон. Я любила его сестер — моих сестер, — а они любили его. Было бы несправедливо, памятуя о них, если бы я погубила его. Единственное, чего мне всегда хотелось, это Линкрофт и покой.