Монсегюр. В огне инквизиции - Татьяна Семенова

В саду тоскливо пела иволга. Она прилетала сюда ежедневно, кружась над разорённым гнездом. Анри как-то сразу проникся к ней симпатией. Ему казалось, что только эта потерянная птица понимает его. Кроме её печальных песен, он больше ничего не хотел слушать. Две одинокие души нашли друг друга. Они оба были из разных миров, но оба чувствовали одно и тоже.

Кто уйдёт — тот больше не вернётся,

Мрак ночной без срока, без конца.

Иволга кричит, кричит от боли.

И в тоске сжимаются сердца.[116]

Время шло, но душевные раны не затягивались. Анри всё больше и больше уходил в себя. Пьер, который не мог больше смотреть на терзания друга, решил во что бы то ни стало вывести его на разговор, вернуть из мира прошлого в мир настоящий. Но как найти нужные слова, простые и убедительные? Как подобрать ключ к двери, которая не хочет открываться? В памяти Пьера всплыли слова его отца: «Трагедия для сильного духом — почувствовать физическую немощь, но не меньше переживает и сильный телом, чувствуя, как падает духом».

Пьер нашёл друга в саду. Тот, как всегда, сидел на излюбленной скамье и слушал пение иволги.

— Послушай, Анри, — начал Пьер, — ты думаешь, что своими терзаниями сможешь изменить прошлое? Время и место смерти каждого человека предопределены. Никто не может избежать предначертанной судьбы.

Анри молчал. Он даже не взглянул на друга.

— Грех так предаваться скорби. Ты не даёшь душе Мигеля уйти на Небо, держишь её около себя.

Анри бросил на друга тоскливый взгляд, но ничего не ответил. Отвернувшись, он снова погрузился в свои мысли.

Пьера просто убивало это молчание. Выдержав паузу, он сделал новую попытку:

— Я знаю, ты во всём винишь себя. Но это не так…

При этих словах Анри вдруг сорвался:

— Да! Я виню себя! Стоит мне вспомнить, как его тело лежало бездыханным… Сердце вырывается из груди… Только сейчас я понимаю, кем был для меня Мигель. Настоящим другом. Больше, чем другом. Он искренне любил меня… Господи, за какие грехи Ты наказал меня так жестоко? — Он вдруг перешёл на шёпот. — Или, может быть, нами уже правит не Бог, а дьявол? Уже пришёл Антихрист? Он и погубил невинное дитя руками его приспешников? — В его глазах блеснул странный огонёк. — Что сказано у Иоанна? «.. Даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу…»[117]

— Послушай, Анри, оставим божьи дела Господу. И потом, ты никогда не задумывался над тем, что предсказываемое царствие Сына Тьмы есть часть Божественного плана, который как раз и заключается в том, чтобы отделить «агнцев от козлищ»? Живи по слову Господа и не думай о Сатане. Иначе он проникнет к тебе в душу.

— Моя душа теперь закрыта для всех. Никто не проникнет в неё. Даже Сатана. Потому что там царствует скорбь и ему просто не хватит места. Я не прощу себе никогда смерти Мигеля.

— Это напрасные терзания, — жёстко произнёс Пьер. — Мигеля уже не вернёшь. Ты не должен впадать в отчаяние. Ты должен быть сильным…

— Мигель, этот мальчик, совсем ещё ребёнок, спас меня от смерти, когда мы убегали от инквизиторов, помнишь?

— Конечно, помню, — кивнул Пьер.

— Мигель заботился обо мне. Помнишь, как он искал травы, чтобы излечить мою раненую руку? А как он преданно служил мне! Мы знали друг друга всего полгода, но мне теперь кажется, что всю жизнь. И в Авиньонский замок он поскакал, чтобы быть рядом… Зачем я взял его с собой, зачем согласился на его уговоры? Да, я виноват! Виноват в том, что рисковал его жизнью… Нет, ты не понимаешь!

Он махнул рукой и замолчал.

— Ты не можешь винить себя за чужое преступление! — уже громко выкрикнул Пьер. — Ты, наверно, забыл свою клятву на могиле Мигеля?!

Анри с минуту молчал, а затем взглянул на Пьера, и в его потухших глазах вдруг промелькнул огонёк жизни.

— Да, ты перестал жить надеждами! — Пьер уже не мог остановиться, он кричал почти во весь голос. — Живёшь лишь воспоминаниями, боишься настоящего, сегодняшнего дня! Выходит, ты трус! Запомни, твой страх — это источник храбрости для твоих врагов. Ты поклялся отомстить за смерть друга. А что на деле?! Где прежний Анри?! Его нет!

Пьер развернулся, чтобы уйти, но Анри остановил его:

— Подожди, — тихо сказал он. — Сядь рядом.

Он долго молчал, затем произнёс:

— Ты прав. Я не знаю, что со мной. Хочу быть сильным, но не могу. Говорю, что в душе нет места дьяволу. Но, видно, лукавлю. Чувствую, будто демон держит меня в своей власти и заставляет всё сильнее и сильнее терзаться. Он почти сломил меня… Да, ты прав! Ты во всём прав! Я должен быть сильным! И знаю, что должен делать.

— Что? — не понял Пьер.

Анри облегчённо вздохнул, будто сбросил с себя непосильную душевную тяжесть, и сказал:

— Я буду учиться слушать Ангела.

— Слушать Ангела? — Пьер растерялся.

— Да. Я знаю, он всегда рядом со мной…

Пьер тревожно взглянул на друга.

— Я не понимаю тебя.

— Поймёшь потом.

Анри решительно встал и прошёлся по дорожке сада, обдумывая что-то, а потом уселся снова на скамью и сказал уже не таким бесцветным и печальным голосом:

— Я кое-что покажу тебе.

Он вытащил из-за пазухи кинжал и протянул Пьеру.

— Этим ножом был убит Мигель.

Пьер взял оружие в руки и стал рассматривать. Красивый кинжал. Изогнут по-восточному, с витиеватой ручкой, украшенной золотым дискообразным набалдашником. На одной стороне диска был выбит знак: крест с раздвоенными концами. А на другой — буква «М».

— Это крест тамплиеров, — пояснил Анри. — А буква «М», вероятно, означает имя владельца. Жаль, что нет ножен. По ним я мог бы больше узнать о хозяине кинжала.

— Обрати внимание: нож изогнут по-восточному. Что из этого следует? Его владелец был на Востоке. Скорее всего, в Святой земле.

— Он мог получить этот кинжал в подарок, мог украсть его. Меня смущает один факт. Мигель говорил, что преследовал монаха в чёрной сутане. А на кинжале знак тамплиера.

— Тамплиеры носят белые плащи с красным крестом на груди, — задумчиво произнёс Пьер. — Конечно, он мог переодеться, чтобы не быть узнанным. Всё это очень странно. Что делал тамплиер в Авиньонском замке?

Анри рассказал, как Альфаро искал тринадцатого. Видимо, это и был тот сбежавший монах.

Ещё долго друзья гадали, кто мог скрываться под личиной монаха, но так ни к чему и не пришли. Эта история казалась странной и запутанной. И всё же они чувствовали, что тамплиеры имели к этому делу прямое отношение.