Выбор оружия. Последнее слово техники - Иэн Бэнкс

Жаль, думала она, что этот мужчина – не ее соплеменник. Из него вышел бы хороший муж, способный подарить много сильных сыновей и проницательных дочерей. Многие браки заключались в соннолистных палатках, и поначалу, когда ее попросили провести чужеземца через дни сонного листа, девушка сочла это оскорблением. Но вскоре она поняла, что это честь, что он оказал их народу великую услугу, и когда настанет время инициации юношей, ей позволят выбрать одного из них.

Чужеземец настоял, чтобы ему дали столько же листа, сколько давали закаленным солдатам и матриархам: детские дозы – не для него. Девушка смотрела, как извивается верхняя половина его тела, словно он хотел расшевелить что-то у себя в голове.

У дорог, у пересечения этих малозаметных троп, проторенных для обмена, торговли, передачи знаний. Тонкие следы в пыли, бледные метки на оберточной бумаге пустыни. Если палатка была вывернута белой стороной наружу, а черной – внутрь, значит стояло лето. Зимой было наоборот.

Кажется, он физически ощущал, как мозг крутится у него в черепе.

В белой палатке, она же черная, умудрявшаяся быть одновременно и такой, и такой, на перекрестке дорог пустыни; черно-белая однодневка, похожая на лист, что опал до начала сезона ветров и подрагивает от легкого дуновения под застывшей волной – каменной полусферой гор, со снежными и ледяными шапками: пена, замерзшая в разреженном высокогорном воздухе.

Он выскользнул из палатки, которая опала позади него, став точкой рядом с ниточками следов в пыли. Мимо пронеслись горы – белое на охряном, – а следы и палатка исчезли. Потом горы сжались, а ледники и истончившиеся летние снега превратились в белые когти на скалах. На него надвинулась изогнутая кромка, сужая обзор, и планета внизу превратилась в цветной валун, камень, камушек, зернышко, песчинку, пылинку, а потом исчезла в песчаном вихре, среди вращения громадной линзы, что была домом для всех них и одновременно – точкой на тонкой оболочке вокруг пустоты, связанной с себе подобными материалом, который представлял собой лишь разновидность полного ничто.

Еще и еще пылинки. Все исчезло. Воцарилась чернота.

Он оставался здесь.

Ему сказали, что подо всем этим было что-то еще. Нужно только, сказала Сма, думать в семи измерениях и представлять Вселенную линией на поверхности тора: сначала есть точка, которая при рождении становится кругом, потом расширяется, движется внутрь тора и через его верхнюю часть – наружу, а потом складывается, уменьшается, сжимается. До этой точки были и другие, и после нее будут тоже (сферы побольше/поменьше, вне/внутри их собственной вселенной, видимые в четырех измерениях). Вне тора и внутри его существовали разные временные шкалы. Одни вселенные вечно расширяются, другие существуют лишь мгновение.

Но это было слишком. Это значило слишком много, чтобы иметь значение. Он должен был сосредоточиться на том, что знает, на том, чту он есть, на том, чем он стал, – по крайней мере, вот сейчас.

Он нашел солнце и планету, выбрав их из всего множества, и направился к планете, зная, что она – источник всех его мечтаний и воспоминаний.

Он искал смысл, а нашел прах. Откуда шла боль? Ну да, вот отсюда. Разрушенный летний домик, разбитый, сожженный. И никаких следов стула.

Иногда, как теперь, от банальности всего этого прямо-таки перехватывало дыхание. Он все еще дышал. Возможно, его тело уже было запрограммировано на непрекращающееся дыхание, но Культура (да благословит ее Хаос) для надежности ввела в него дополнительную программу. Для людей племени это было обманом (он видел девушку перед собой, следил за ней сквозь полуприкрытые веки, потом снова закрывал их совсем), но пускай; он кое-что сделал для них, хоть они не осознавали всей важности этого, – а теперь они могли сделать кое-что для него.

Но трон, как заметила однажды Сма, есть главный символ во многих культурах. Сидеть в блеске величия – вот наивысшее воплощение власти. Остальные приходят к тебе, опускают голову, часто кланяются, нередко отступают задом, иногда простираются ниц (хотя благословенная статистика Культуры говорила о том, что это всегда плохой знак). Тот, кто сидит, – поза, не вызванная необходимостью, последствие эволюции, удаляющей человека от животного, – способен манипулировать другими.

Были малые цивилизации – в сущности, большие племена, говорила Сма, – представители которых спали сидя, на специальных стульях, потому что верили: лечь – значит умереть (вот, например, мертвецы всегда лежат).

Закалве (это ли его настоящее имя? Внезапно оно показалось ему странным и чужим, когда нахлынули воспоминания), Закалве, сказала Сма, я была в одном месте (как они перешли на эту тему? Что заставило его упомянуть об этом? Может, он был пьян? Опять развязался язык? Или он пытался соблазнить Сма, но снова оказался под столом?), Закалве, я была там, где людей убивают на стуле. Не пытают (такое встречалось часто – кровати и стулья использовались, чтобы сделать человека бессильным и несвободным, причинить ему боль), а убивают, когда они сидят. Они – слушай внимательно – либо травят их газом, либо пропускают через них ток высокого напряжения. В контейнер под сиденьем – бесстыдное подобие стульчака – падает шарик, содержащий смертельный газ; или же человеку на голову надевают специальную шапочку, а руки погружают в проводящую жидкость, чтобы поджарить мозги.

Ты хочешь узнать, в чем соль?

Да, Сма, объясни, в чем соль.

В том же самом государстве есть закон, запрещающий – цитирую – «жестокие и необычные наказания»! Можешь себе представить?

Он кружил над планетой, такой далекой планетой.

Потом упал на нее – через атмосферу на поверхность.

Он нашел каркас особняка, похожий на забытый череп, нашел разрушенный летний домик, похожий на расколотый череп, нашел каменный кораблик – одинокое подобие черепа. Обман. Этот кораблик никогда не плавал.

Он увидел другой корабль, куда больше по размеру: сто тысяч тонн, предназначенных для разрушения, являли зрелище ненужности и упадка. Корабль щетинился всеми своими слоями: первый, второй, третий, противовоздушный, малый…

Он кружил, потом попытался приблизиться, прицелиться…

Но слоев было слишком много, и он потерпел поражение.

Ему, снова выкинутому с планеты, пришлось сделать над ней еще один круг, и тогда он увидел Стул и Стульщика (не того, о котором думал прежде, а другого Стульщика, настоящего, к которому он все время возвращался в своих воспоминаниях) во всей его ужасающей славе.

Но некоторые вещи были слишком тяжелы.

Некоторые вещи было слишком трудно переносить.

Будь прокляты люди. Будь прокляты другие. Будь проклято то, что есть другие люди.

Назад к девушке. (Зачем они нужны, эти другие люди?)

При ее совсем небольшом опыте проводника девушке все же поручили этого человека: он был чужаком, а она считалась лучшей из неопытных. Но она им покажет. Возможно, такое испытание для нее приготовили, видя в ней будущего матриарха.