Эвита. Женщина с хлыстом - Мэри Мейн

Когда она умирала, у ее постели были мать, брат и три сестры, Перон и члены кабинета. В тот вечер радиостанции Буэнос-Айреса прервали вещание, и вице-секретарь министерства информации исполнил свой «скорбный долг объявить, что в восемь двадцать пять сеньора Перон, духовный лидер нации, ушла от нас». Это сообщение повторялось каждые пятнадцать минут, в перерывах звучала траурная музыка. Кабинет министров заявил, что на два дня любая политическая деятельность будет приостановлена. В стране был объявлен тридцатидневный траур. Во всех церквах звонили колокола, и Аргентина на пять минут погрузилась в молчание.

Было решено, что в парке Палермо будет воздвигнут мавзолей из мрамора и бронзы, размером больше Статуи свободы, и что копии его появятся во всех провинциальных городах. На его строительство членам ГКТ предложили внести свою зарплату за 22 августа – в дальнейшем этот день стал известен как День отречения. Белый саркофаг был провезен сквозь рыдающие толпы к зданию министерства труда, где Эва царствовала в течение шести лет. В первый день собралось столько народу, что по меньшей мере три человека погибло в давке и более двух тысяч получило увечья. Женщины в истерике бросались целовать остекленный гроб; чтобы сдерживать толпу, были призваны войска. Перон объявил, что погребальный обряд откладывается до тех пор, пока не будет наведен порядок вокруг министерства труда.

В течение трех дней в Буэнос-Айресе вся коммерческая деятельность приостановилась, были закрыты магазины и рестораны, на улицах исчезли такси, в новостях сообщалось лишь о ходе траурных церемоний. В первоклассном отеле «Плаза» постояльцам приходилось самим застилать постели и довольствоваться одной трапезой в день – купить еду было невозможно. Но для продавцов цветов наступил звездный час, и даже в магазинах вскоре уже не хватало цветов для венков, которые наводнили министерство труда и дюжинами лежали вокруг здания, намокая под дождем.

В сенате и в эфире Эву называли Мученицей Труда, Защитницей покинутых, Защитницей рабочих, Путеводной звездой для детей. Было решено, что теперь и всегда 26 июля будет днем траура, что теперь и всегда все члены Перонистской партии будут носить черные галстуки на всех торжественных церемониях, что каждый день делегация школьников будет возлагать цветы к ее саркофагу и у ее гробницы всегда будет стоять почетный караул из двадцати рабочих.

Эвита умерла в тридцать три года, словно бы по воле античного Рока. Такая смерть более всего приличествовала ей. Эва всегда верила в свою судьбу, и эта вера давала ей силу. Когда-то она заявляла, что станет величайшей актрисой мира. Об этом грезило множество девочек, но судьба и случай, ее неослабная энергия и безжалостность даровали ей роль, которая далеко превосходила все мечты. Она стала самой любимой и самой ненавидимой женщиной своего времени, самой могущественной, самой легендарной и, вероятно, самой богатой женщиной в мире. Ей были оказаны все возможные почести, кроме лишь канонизации. Папа отказал ей в этом, но Эва умерла с верой в то, что она – святая.

Эта книга была написана в 1952 году, но история Эвы не окончилась с ее смертью. Даже спустя двадцать пять лет она не оставила свою страну. Страстные слова, которые она произносила в эфире, прорастали среди раздоров, словно драконовы зубы. Ее имени было достаточно, чтобы аргентинец пошел против аргентинца, перонист против перониста.

В Пероне угадывалась та самая столь свойственная южноамериканцам апатия, скорее духовная, нежели физическая, которая заставляет пожимать плечами и повторять: «Что же делать!» Он не был настолько азартным игроком, чтобы идти ва-банк: среди политиков он был скорее лукавым игроком в покер, который держит за манжетой козырной туз. В 1945 году, когда Перон жаловался на неудобства тюремной жизни на острове Мартин Гарсия, именно призывы Эвы подняли «людей без пиджаков» на его поддержку. До самой смерти она была той динамо-машиной, которая снабжала его энергией. Теперь, когда она ушла, его твердость поколебалась. Еще до того, как был окончен мавзолей, ставший для тела Эвы домом в вечности, Перон был отправлен в ссылку.

В 1955 году, спустя три года после смерти Эвы, армия, напуганная государственной политикой, которая привела страну на грань банкротства, устроила государственный переворот. Армию поддержали католические епископы, так как разбойники-перонисты грабили и варварски разрушали церкви. Студенты подняли восстание, и даже ГКТ, огромная вооруженная толпа, на которую надеялся Перон, не смогла сплотиться для его поддержки. Теперь уже не было Эвы, чтобы заставить партию действовать.

После пяти дней боев под угрозой обстрела города флот, который всегда был враждебно настроен по отношению к Перону, отправил его в ссылку в Уругвай на уругвайском военном катере. То, что его не посадили в тюрьму и не казнили, свидетельствовало не столько о гуманизме его врагов, сколько об их убежденности, что его время миновало. В Буэнос-Айресе толпы заполнили улицы, радуясь его падению. Все, кроме наиболее фанатичных перонистов, верили, что видят его конец. Это могло быть так, если бы не бездарность и продажность сменивших его правителей и если бы не козырной туз, который он держал в рукаве, – тело Эвиты.

Ее тело было открыто для доступа поначалу в министерстве труда, затем в сенате, и наконец в часовне в штаб-квартире ГКТ. Там оно было забальзамировано известным испанским патологоанатомом Педро Ара. Говорят, что это обошлось Перону в сотню тысяч долларов, но деньги были потрачены не зря, так как теперь телу фактически не грозило разложение. Когда генерал Арамбуру захватил штаб-квартиру ГКТ, тело было обнаружено, но не в часовне, и вообще не в гробу – оно лежало во временном алтаре в одном из запертых кабинетов. И это оказалась не последняя проблема, с которой пришлось столкнуться генералу. Перонистские феминистки, чья партия была распущена, уже требовали, чтобы им выдали тело для христианского погребения. Место ее захоронения неизбежно должно было стать «меккой» перонистов. Как католичку ее не могли кремировать, а военный флот отказался предоставить ей место на кладбище на острове Мартин Гарсия. Ее семья, сосланная в Венесуэлу, весьма неблагородно умыла руки и отказалась от нее. Тело исчезло, и шестнадцать лет о нем ничего не было слышно.

В ресторанах и экспресс-барах Буэнос-Айреса, в будуарах и на скамейках в парках витали слухи о том, где теперь находится тело Эвы: Арамбуру выбросил его в реку; оно замаскировано под тело монахини и его кораблем отправили в Рим для захоронения; двадцать пять видных горожан, которые по отдельности дали присягу ради сохранения тайны, получили каждый по гробу для тайного погребения, и каждый верил, что именно его гроб содержит останки Эвы Перон.

Что происходило с телом Эвиты на протяжении последующих двух лет, до сих пор остается неясным, но в 1957 году сеньора Айролди, рукоположенная сестра из Миссии святого Павла, прибыла в Милан с гробом, в котором, как она полагала, содержится тело Марии Магги, итальянской вдовы, умершей в Аргентине. Оно было захоронено на кладбище Мусокко в Милане и четырнадцать лет лежало непотревоженным.