Космическая тетушка - Елена Хаецкая

И сразу же «Ласточка» ожила, заворчала двигателем, замигала приборами, а в рубке загорелся привычный беловато-желтый свет. Сделалось очень спокойно – несмотря на жуткий разгром. Хугебурке даже почудилось, будто он – заблудившийся ребенок, который неожиданно для самого себя набрел на собственный дом и скоро будет обласкан заплаканной мамой.

Это ощущение длилось всего миг. До тех пор, пока Хугебурка не рассмотрел своего капитана.

Несколько металлических осколков торчали у Бугго из спины. Кровь шла в основном из головы, которой капитан, потеряв сознание, ударилась о панель, и из плеча, где был сорван лоскут кожи. Разбитый экран эхолота валялся на полу. На противоположной стене осталась глубокая вмятина от сорванного куска переборки.

В рубку вбежал Калмине; следом за ним тишком пробрался и тихо торжествующий Охта Малек.

– Видал? – завопил Антиквар. – Видал, Хугебурка? Как его, а? Ведь на атомы распался!

– Да, – хмуро отозвался Хугебурка. – Это мы ловко.

Калмине замедлил шаги. Огляделся по сторонам.

– Ну и развал… А что с капитаном?

Он приблизился к Бугго и уставился на нее со странным выражением, похожим на любопытство. Лицо Антиквара болезненно исказилось.

– Хугебурка, мы ее угробили!

– Нет пока… Она дышит.

– Ты проверял? – Антиквар протянул руку, чтобы коснуться Бугго, но в последний момент отдернул и судорожно вздохнул.

– Давай уложим на топчан, – сухо распорядился Хугебурка. – Погоди, убери сперва второе кресло. Получится?

С усилием поднимая кресло второго штурмана, Калмине прокряхтел:

– Ей там ногу не сломало? Мне кажется, ее здорово этой штуковиной приложило…

– Сперва нужно осколки из спины вытащить, – сказал Хугебурка. – И голову перевязать. Эта твоя, как ее, – она что-нибудь в медицине смыслит?

Калмине деловито подошел к устройству внутренней связи и нажал кнопку.

– Сфена, ты что-нибудь в медицине смыслишь?

Ответом было протяжное рыдание.

Калмине выпустил кнопку.

– Не смыслит. Совершенно бесполезная женщина.

– Зачем ты ее взял? – спросил Антиквара Хугебурка. – Неужто и впрямь любовь?

– Хочу набрать моделей себе в агентство, – пояснил Калмине.

Они вдвоем наклонились над капитаном и подхватили ее под мышки.

Бугго громко, некрасиво застонала.

– Сейчас легче будет, – сказал ей Калмине.

– Стреляйте! – промычала Бугго. Губы не хотели слушаться. Она плохо понимала, почему ее трясет. – Где Малек? Огонь! Огонь!

– Уже все, – успокоительным тоном проговорил Антиквар. – Уже огонь.

– Уже? Уже? – забормотала Бугго и провалилась в безмолвие.

Хугебурка осторожно уложил ее на топчан, отвернул в сторону ее лицо, подсунул ей под щеку чистый платок.

– Два осколка в спине, – проговорил он. – И нога, кажется, сломана. Ты был прав.

– Три, – поправил Антиквар, наклоняясь над капитаном. – Три осколка. Один маленький.

– Будем вытаскивать, – решил Хугебурка.

– Надо же, как ей не повезло, – удивлялся Антиквар. – Ведь всегда была такая везучая! А тут… на тебе. Так вот всегда и бывает. Ведет тебя судьба за руку, а потом раз – и все, бросает.

– Слушай, замолчи, – попросил Хугебурка.

– Это я от волнения, – признался Антиквар.

– Принеси воды и тряпок, – велел Хугебурка.

– Тряпок? – возмутился Антиквар. – Каких еще тряпок? Это наилучшие ткани для…

– Вот наилучшие и неси. Которые помягче, – перебил старший офицер.

Малек все это время сидел, позабытый, в углу и горестно созерцал поверженную Бугго. Потом он вдруг оживился и подал голос:

– А у меня щипцы хорошая есть. Чтобы железки эти вытащить. Точно говорю. Тоненькая такая.

– Кто тоненькая? – переспросил Хугебурка.

– Да щипцы. Они тоненькая. Потянешь – сам не заметишь, как выйдет.

– Тащи, – распорядился Хугебурка. – И арак заодно прихвати – понадобится.

* * *

Бугго Анео не верила в приметы. Она считала это ниже своего достоинства. Но когда у нее появлялись предчувствия, доверялась им слепо, не анализируя. И ни с кем их не обсуждала.

Во время сражения на корабле нет безопасного места. Желание Бугго занять кресло первого штурмана, на первый взгляд, было вызвано исключительно соображениями субординации. Опасный маневр должен проводить капитан самолично. Да и с Еххемом Ерхоем, эльбейцем знатного происхождения, Бугго Анео жаждала разделаться собственными руками.

Хугебурка стоял в каюте, возле койки, на которой лежала Бугго, и рассматривал своего капитана. Глаза у старшего офицера были совсем сухими. Такими сухими, что их начинало покалывать. Он пробовал чаще моргать, но это помогало мало.

Бугго выглядела ужасно. Пока ее перевязывали, она несколько раз приходила в сознание, и Малек, выказывая замечательную сноровку, поил ее с ложки араком.

Осколки повредили кость лопатки, но по счастью не задели легкого. Хуже всего пришлось ноге: бедренная кость была сломана в двух местах. Калмине пожертвовал для капитана жесткими корсетными пластинами и высококачественным прокладочным материалом.

Когда перевязка была закончена, рубка напоминала птичью фабрику, где побывал ночной хищник: повсюду, наподобие выдранных перьев, валялись окровавленные белые лоскутья, на полу тускло поблескивали темные густые лужицы, а сломанные и неудачно согнутые корсетные пластины были как обглоданные птичьи кости.

Хугебурка с Антикваром перенесли Бугго в ее каюту и устроили на койке.

– Нужно бы привязать, – почмокав губами, сочувственно сказал Антиквар.

– Она была бы против, – возразил Хугебурка.

– Как шмякнется ночью с койки, так сразу не будет против, – привел довод Калмине.

– Говорю тебе, когда она поправится, она с нас голову за это снимет.

– А может, она и не узнает вовсе… Может, она в эту ночь не очнется…

– Всегда следует рассчитывать на худшее, – сказал Хугебурка. – Будем исходить из того, что в эту ночь она придет в себя и сразу, как только сможет, устроит нам кровавую баню. Она ведь злопамятная. Так что капитана привязывать не будем.

– У меня корсетные пластины на исходе, – сообщил Калмине. – Это я так, на тот случай, если она повредит повязку на ноге.

– Ладно, иди, – оборвал его Хугебурка. – Вся ответственность на мне.

И он остался наедине с Бугго. Во сне она недовольно морщилась и время от времени пыталась что-то сказать, но что – Хугебурка разобрать не мог.