Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев

Но рефлектировать некогда. Подняв автомат, он резко скомандовал:

— Долгополов, Швец, быстро осмотреть… Взять пленных, если есть. Мотоцикл исправный, пулемет, пару автоматов, патроны…

А сам сел за руль и начал разворачивать броневик.

«На сей раз повезло, вывернулись, — думал он. — Спасибо старшине. Но теперь бы дал бог ноги унести, потому что если это разведка, за ней следует серьезная часть. Но на карте-то моей ничего в этом районе не обозначено. Что ж получается? Мои здесь действия уже настолько меняют реальность? Тогда через сутки-двое карты вообще можно выбрасывать, потому как все пойдет совсем по-другому? Вот и парадокс: знание прошлого ничего не дает тому, кто в нем оказался, поскольку для него оно становится неопределенным будущим. Неужели форзейли этого не заметили? Или как?..»

Вдали бахнуло несколько выстрелов. Воронцов вышел из броневика. Швец махнул ему рукой: все, мол, в порядке. Потом они с лейтенантом выкатили на дорогу мотоцикл, стали что-то грузить в коляску.

Минут через пять старшина подошел, и не просто так, а с двумя автоматами на плече, в левой руке он, как рыбу на кукане, нес десяток магазинов в узких кожаных пеналах, а в правой — гроздь обтянутых серым сукном продолговатых не по-нашему фляжек.

Свалил все добытое добро внутрь броневика, перевел дух.

— Живых нет, товарищ дивкомиссар. Там один лейтенант у них был, остальные рядовые и унтера.

— А в кого стрелял?

— То так, из жалости. Пользы с них уже не было… Я там мотоцикл подготовил, загрузил кой-чего. И еще пошукаю…

Воронцов понял, что если дать ему волю, то по своей старшинской натуре Швец нагрузит броневик так, что рессоры не выдержат. И по-своему он прав. Но не в данном случае.

— Хватит. Ты что, лавку открыть собрался?

— Та товарищ комиссар, жалко же… Добра столько, а шо оно дальше будет?

— Сказал — хватит. Давай лучше с лейтенантом вперед проскочите… У немцев карта была?

— Была, да пустая…

Действительно, убедился Воронцов, типичная лейтенантская карта. Кое-как обозначена ближайшая задача и предположительно — линия боевого соприкосновения с советскими войсками.

— В общем, проскочите на пару километров, посмотрите. И сразу назад. Объезд искать будем. Не зря же они тут катались…

Воронцов едва успел перекурить, как из-за поворота, нарастая и отдаваясь гулом в органных стволах сосен, донесся рев терзаемого на неподходящей передаче мотора. «Цундап» выскочил на закругление дороги как глиссер, с веером песка из-под заднего колеса. Старшина почти лежал грудью на руле, выкручивая манжетку газа, а лейтенант, выставив ногу вперед, собирался выпрыгивать из коляски.

— Товарищ комиссар, немцы! Близко, метров пятьсот! Транспортеры и танки. Много…

— Давай вперед, не останавливайся! — махнул рукой Воронцов. Включил вторую скорость, резко взял с места. «Как у „Жигуля“ приемистость, — отметил Воронцов, — и песок нипочем. А старшина чего так виляет, никак с рулем не справится?»

Разогнавшись, броневик резво полез на очередной пологий подъем. Через открытую дверцу Дмитрий то и дело поглядывал назад. Из-за поворота, где они только что были, появился низкий, скошенный и пятнистый лобовик полугусеничного «Бюссинга». «Это ерунда, — подумал Воронцов, — от этого уйдем, у него парадный ход тридцать километров…»

С угловатого железного корыта прогремела первая очередь.

Возможно, все дальнейшие события развернулись бы совсем иначе, если б местность имела здесь другой рельеф. Но дорога протянулась впереди совершенно прямой линией, сжатая с обеих сторон лесом и, наверное, очень хорошо смотрелась через оптику прицелов. И сама дорога, и все, что на ней было.

Первый снаряд из танковой пушки ударил далеко впереди, но ведь то был только первый. Наводчику не нужно даже менять установку, достаточно неподвижного заградогня.

Так и получилось. Мотоцикл старшины буквально влетел в следующий разрыв. Его швырнуло в сторону, поволокло боком, однако осколки никого не задели. Швец сумел выровнять руль, еще прибавил газу и, высмотрев справа какой-то просвет, на полной скорости проломился через кусты и скрылся за деревьями.

Им с лейтенантом еще раз повезло, и Воронцов от души пожелал, чтоб везло и дальше.

Наверное, они добрались потом до своих, но знать этого Воронцов уже не мог.

А сам он по-прежнему оставался на бесконечной и отвратительно прямой дороге. Позади появился второй танк, теперь они били по броневику из двух стволов, и все-таки никак не могли попасть. Или Воронцова хранила всегда благосклонная к нему фортуна, или Наташа с форзейлями вовремя отклоняли траектории снарядов. Скорее всего — без мистики — и калибр танковых пушек был маловат, тридцать семь миллиметров всего, и требовалось обязательно прямое попадание и наводчики у немцев не слишком здорово умели стрелять по малоразмерной движущейся цели.

Однако разрывы ложились рядом, по броне гремели осколки и камни, и Воронцов, вдавив педаль акселератора до пола, бросал броневик от одной обочины к другой, каждую секунду ожидая последней, смертельной вспышки перед глазами, или сокрушительного удара сзади, которого и почувствовать не успеет.

Ошибкой немцев было еще и то, что стреляли беглым огнем оба танка сразу, наводчики путали разрывы и не могли корректировать установки прицелов. Из одного ствола они бы попали быстрее.

Воронцов увидел слева заросшую бурьяном не то просеку, не то тропу и, не задумываясь, вывернул руль. Броневик подбросило так, что Дмитрий чуть не выпал в открытую дверцу, под днищем заскрипело и заскрежетало. Воронцов с ужасом представил, что сейчас оторвется кардан или камнями пропорет картер. Он, не щадя шестеренок, переключил передачу с третьей на первую. Трясясь и подпрыгивая, ломая колесами валежник, возмущенно рыча мотором, броневик вынес его из-под огня.

Примерно через километр Воронцов проскочил по трухлявому мостику заболоченный ручей и оглянулся. Лес позади стоял стеной, и было даже непонятно, как он сумел через него проехать.

Дмитрий выключил зажигание и откинулся на сиденьи. Он весь был мокрый, и сердце колотилось так, будто не ехал он, а толкал двухтонную машину перед собой.

Он вылез наружу, откинул броневую крышку капота и отвернул пробку радиатора. Столбом ударил перегретый пар. Теперь нужно ждать минут двадцать, пока двигатель чуть остынет, залить свежую воду и только потом ехать дальше.

А в лесу было тихо.

Нет, конечно, с дороги доносился гул моторов и лязг танковых гусениц, пулеметные трассы еще секли верхушки деревьев, но все это было уже далеко и Воронцова словно не касалось. Сюда немцы соваться не рискнут, да и не нужно им это. Не то время, чтобы за каждым русским солдатом поодиночке гоняться.

На сегодня все закончилось. День почти угас, небо из голубого стало золотисто-зеленым, из глубины леса потянуло прохладой и сыростью, неожиданно громко вдруг заквакали лягушки в ручье.