Король-Провидец - Крис Банч

Из достойных противников Тенедос назвал Бартоу и еще двоих. Эти двое, Фаррел и Чейр, были относительно молоды и лишь недавно вошли в состав Совета. Тенедос предупредил меня, чтобы я не делал скидки на их молодость — они были такими же ярыми консерваторами и реакционерами, как и самая дряхлая развалина.

Считалось, что пятеро остальных будут голосовать за то решение, которое они сочтут наиболее безопасным для себя, что давало Бартоу солидное преимущество.

— Все, на что мы можем надеяться, — это пристыдить их до такой степени, что они пойдут на решительные меры, — сказал Тенедос. — И здесь я предпочитал бы обладать талантом искусного демагога, а не волшебника. Я бы заложил душу демонам в преисподнюю, если бы в самом деле знал заклинание, способное повлиять на исход голосования Совета. Но, так или иначе, дворец так прочно опутан защитными заклинаниями, что я и рта не успел бы раскрыть. К тому же, это означало бы мою смерть — любому, кто осмеливается использовать колдовство против наших лидеров, грозит плаха.

Показания Тенедоса постоянно прерывались вопросами членов Совета, вызванные скорее желанием показать заинтересованность спрашивающего, чем стремлением узнать факты. Поэтому Провидец успел дойти лишь до момента нашей встречи на переправе и последующего сражения, когда первое дневное слушание закончилось.

Разумеется, Тенедос ничего не сказал о своих соображениях по поводу нашей задержки. Не упомянул он и о «безопасном проходе», которого в действительности не существовало. И разумеется, он ни словом не обмолвился о своей догадке относительно истинных намерений Совета Десяти при назначении его послом в Кейт.

Листки новостей в те дни были полны подробностями его дневных показаний, в сопровождении рисунков, изображавших Тенедоса и меня.

— Ты поразительно хорошо получился, — заметил Тенедос, взглянув на один рисунок. — Без сомнения, утром ты получишь несколько предложений руки и сердца, мой молодой друг.

Так оно и вышло. Однако предложений оказалось значительно больше, и лишь немногие из них действительно имели отношение к брачным делам; в основном это были предложения весело провести время. Писали все — от бабушек, которым давно следовало бы забыть о греховных усладах, до девочек, еще не расставшихся со своими куклами. Многие женщины прилагали к своим посланиям маленькие дары — как правило, свои портреты или миниатюры. Некоторые были на диво хороши. Три письма озадачили меня: в каждое из них был вложен крошечный клочок курчавых волос. Я покраснел и почувствовал себя идиотом, когда Тенедос сухо объяснил мне их очевидное происхождение.

— Так что же мне делать с этими письмами, сэр?

— Можешь ответить на них.

— Даже на это? — Тенедос протянул мне медальон.

— Действительно, очень хорошенькая, — согласился я. — Ей нечего скрывать. Но вот что интересно: если она так внезапно воспылала страстью ко мне, как говорится в письме, и я должен немедленно переспать с ней... когда она успела сделать этот медальон?

— Хм-мм, — протянул Тенедос. — Он поднял металлическую пластинку и сделал вид, что внимательно изучает ее обратную сторону. — Ах, да. Справедливое замечание. Тут написано, что это номер 47 из набора в триста штук.

— Должен ли я вернуть письма?

— Дамастес, иногда твои мозги подводят тебя. К чем эта головная боль? У скольких из этих замечательных женщин есть мужья, отцы, любовники? Думаю, не стоит напоминать им о том, что их любимые так внезапно воспылали похотливыми чувствами именно по твоей вине.

Йонг хотел почитать эти письма, но я сжег их в тот же вечер.

На второй день наше повествование пошло быстрее, и меня тоже попросили вкратце описать несколько инцидентов. Листки новостей снова вопили о злодеяниях ахима Ферганы и об ужасах Кейта, а я получил вдвое больше писем с предложениями, чем в первый раз.

Но после слушаний третьего дня, когда мы приблизились к описанию праздничного банкета у ахима Ферганы, предательству джака Иршада, в прессе не появилось ничего, кроме краткого упоминания о том, что слушания продолжаются.

— Это наводит на очень грустные предположения, — заметил Тенедос. — Совет Десяти жестко контролирует листки новостей. Похоже, они решили, что мы становимся слишком популярны, или же наши показания могут настолько взбудоражить население, что Совет будет вынужден предпринять суровые меры против Кейта.

Боюсь, мы обречены, Дамастес.

На следующий день, четвертый, корреспонденты еще присутствовали на слушании, хотя я видел, что никто из них не записывает наши показания. Члены Никейского Совета не пришли, позволив своим подчиненным занять их места для развлечения. Как только Тенедос упомянул о Товиети, Бартоу немедленно встал, подняв свой жезл спикера.

— Дальнейшие слушания подпадают под закон о государственной тайне, — провозгласил он. — Полномочный посол Тенедос, прошу вас прервать свой рассказ до тех пор, пока не освободится помещение.

Стражники торопливо вывели из зала всех слушателей.

Тенедос с несчастным видом продолжил свою историю. Когда он закончил, не было ни вопросов, ни замечаний. Бартоу объявил о конце заседания.

То же самое продолжалось еще три дня, и наконец наше повествование подошло к концу. Во время рассказа об исходе из Сайаны Бартоу и его приспешники побуждали Тенедоса и меня говорить покороче: оказывается, появились другие дела, требовавшие их немедленного внимания.

Совет Десяти постановил в кратчайшие сроки принять решение о дальнейших действиях и еще раз поблагодарил нас за обстоятельное изложение дела.

Мы едва успели вернуться в свои комнаты, когда дворцовая стража снова вызвала нас. До встречи с Тенедосом, будучи наивным ребенком в политических вопросах, я бы решил, что это означает долгожданное пробуждение их праведного гнева и немедленное объявление войны Кейту. Но теперь я не строил иллюзий.

Моя догадка подтвердилась. В зале не было никого, кроме писца, членов Совета Десяти и нас самих. Махал не смотрел на Тенедоса, а выражение лица Скопаса было совершенно непроницаемым.

Ровным, хорошо поставленным голосом Бартоу объявил, что правительство Кейта допустило прискорбнейшую ошибку, в связи с чем в Сайану будет направлена резкая дипломатическая нота — «так скоро, как позволят обстоятельства». Это означало, что у них недостало храбрости послать хотя бы один кавалерийский полк в Сулемское ущелье и запихнуть нумантийское послание в глотку ахиму Фергане.

Во мне закипал гнев.

— Помимо этого, мы объявляем об установлении торговых санкций против Кейта, — продолжал Бартоу. — Они вступят в силу в течение недели и сохранятся до тех пор, пока ахим Бейбер Фергана не произведет надлежащее возмещение ущерба жертвам насилия, учиненного в Сулемском ущелье.

Торговые санкции? Что это еще за наказание? Обитатели Спорных Земель брали то, что хотели, на острие клинка, либо тайно торговали с отдаленными пограничными деревнями.