Тень всадника - Анатолий Гладилин

Как-то раз они пообедали в "Якоре" (иностранец настоял), и Саня успел немного рассказать о себе: воевал в Афганистане, в спецназе, ранен, награжден, вернулся в Москву героем, и тут выяснилось, что "афганцы" на Родине никому не нужны. Саня не жаловался, наоборот, напирал на то, что ему еще повезло: купил по дешевке старенький "жигуль", заменил почти все узлы на новые (шахер-махер с конторским автопарком), и вон как "жигуль" хорошо бегает, помогает свести концы с концами. Сане важно было показать иностранцу, что он, Саня, парень не промах, может еще пригодиться, когда иностранец опять приедет, а то ведь даже адреса Сани не записал, ни телефона, ни фамилии, но иностранец про мухлевку с запчастями слушать не стал - взглянул на часы.

В последний день совсем запарились. Всюду опаздывали. Тем не менее за пять минут до объявления посадки на вечерний парижский самолет Саня подрулил к перрону Шереметьево. Иностранец достал из чемоданчика пластиковый мешочек с пачками советских банкнот:

- Саня, здесь семьдесят тысяч. Мне их вручили сегодня, и я не успел ими распорядиться. Боюсь, что на таможне могут застукать и отобрать. Прилечу через неделю рейсом "Эр Франс". Встретишь и отдашь.

Саня вел машину из аэропорта, намертво вцепившись в баранку. Чокнутый иностранец! Доверить человеку с улицы семьдесят тысяч! Это же целое состояние хватит на новую "Волгу", на дом, на полжизни!

Иностранец не прилетел ни через неделю, ни через месяц. Каждый день Саня упрямо приезжал в Шереметьево к назначенному рейсу. Ждал, высматривал, чертыхался. Через полтора месяца Саня увидел в толпе пассажиров знакомую высокую фигуру и чуть не заплакал:

- Сережа, твою мать, за что ты меня так мучил?

Вот так переплелись их судьбы, и неизвестно, кому больше повезло. Скажут, Сане. Мог ли он себе представить, в горах Афгана или в подвале конторы "Моспос" (и так далее), что когда-нибудь пересядет на "вольво", на "ауди", на "пежо-605", "мерседес-500" (вехи для шофера, который собственноручно перебрал свой первый "жигуленок") и будет крутить руль по ухоженным автострадам Франции и Швейцарии, жить на приморской вилле на Корсике, кататься на лыжах в Альпах, летать на частных самолетах? А я скажу: повезло Сереже. В период, обозначенный еще Марксом как первоначальное накопление капитала, в период, где нравы американского Far West перемешались с российской дикостью, когда считалось хорошим тоном облапошить, нагреть, кинуть ближайшего друга и партнера, рядом с Сережей (или за его спиной, вплотную, не отходя ни на шаг) оказался самый преданный ему человек, надежный тыл, охрана и прикрытие.

Потом наступил период (не предсказанный ни в каком учебнике мировой экономики - русское изобретение!) планомерного отстрела отечественных и зарубежных крупных предпринимателей. Сереже сняли копию со списка на "уничтожение". Сережа числился на пятнадцатом месте. Тринадцать перед ним были убиты. Четырнадцатого, Березовского, будущего секретаря Совета Безопасности при президенте Ельцине, только что взорвали в "мерседесе". Березовский чудом остался жив. Сережа понял, что никакая охрана в Москве (а его охраняли отставники-ветераны Девятки, бывшего управления КГБ) не спасет от пули снайпера. Сережа закрыл все свои дела в России...

Но это уж другая история.

Саня знал про Сережу все (до момента, пока Сережа окончательно не покинул Москву), ou presque. Гораздо больше, чем я. Нам было о чем поговорить.

* * *

- Антон Валентинович, - по русской привычке Саня называл меня по имени-отчеству, - местные черные товарищи (видите, в Америке я тоже научился не произносить слово негр) кожей чувствуют, с кем имеют дело. Попал я тут вечером в район, в который лучше и утром не попадать. Спустило колесо. Я его подкачал. Смотрю, под фонарем стоит группа черных товарищей - кричат, громко смеются. Может, и не надо мной, может, анекдоты рассказывают, может, у них такая манера беседовать, но мне это как-то не понравилось. Я пошел на них. Они смолкли, расступились. Я дошел до перекрестка, повернул обратно. Они снова в куче и громко "ляля-ляля". Я опять прямо на них. Они сделали вид, что не обращают на меня внимания, но пропустили, как по коридору. Ну не шляться же мне взад-вперед, я не рейсовый автобус. Сел в машину и уехал. И на лбу у меня не было написано, что я спецназовец.

"Они подумали, - подумал я, - что если человек так упорно лезет на рожон, значит, из полиции".

Саня сообщил много историй, вполне пригодных заполнить пустые страницы моего досье. Однако именно эта история, сбоку припека, к делу отношения не имеющая, заставила меня задуматься. Ведь я не похож ни на полицейского, ни на спецназовца, обученного приемам рукопашного боя без оружия. И годы, увы, не те. И если я попаду в такую ситуацию - передо мной не расступятся. Разумеется, в отличие от Сани, я не буду искать приключений на свою голову. Но особенность подобных ситуаций в том, что они сами тебя находят, причем в неподходящий момент. (А бывает подходящий?) Дженни бесстрашно разгуливает по своему кварталу, где муниципальные власти экономят на освещении улиц. Неужели она не боится за себя или хотя бы за Элю? О преступности в городе ежедневно трубят по всем каналам телевидения. Моя любимая девочка не смотрит ящик? Нет, она просто привыкла, что с ней и Элей всегда был Джек, профессиональный боксер. Как-нибудь отобьется. И эту привычку чувствовать себя в безопасности рядом с мужиком автоматически перенесла на меня.

Я польщен, моя девочка. Спасибо за доверие. Такое доверие надо оправдывать. И еще я подумал: о чем же я раньше думал? Ведь думать-то нужно!

И в очередной раз, когда Дженни собралась вечером в "Only woman", я тихонько заткнул себе под пиджак, слева за пояс, пистолет.

...Если выбирать окружной путь к "Only woman", не пилить прямо на Вентуру, то вечером Шерман-Окс - сказка. Вся эта ботаника, от пальм и лимонных деревьев до цветочных клумб и подстриженных лужаек, все посаженное и взращенное, чтобы подчеркнуть индивидуальность домов, - все это вечером создает атмосферу таинственности и загадочности, а главное, дает то, чего не хватает Лос-Анджелесу, - прохладу. И есть улицы (те, которые мы выбираем), где хоть на одной стороне тротуар, и Эля может спокойно рулить до перекрестка, не опасаясь редких машин. И машины в здешнем ботаническом раю воспринимаются не как законные хозяева города, а как заблудившиеся заводные жуки со светящимися глазами. Когда Эля проезжает перед домом, защищенным сигнальным автореле, вспыхивают направленные фонари. Беззвучный салют! Снова ныряем в темноту. Моя правая рука спускается с плеча Дженни, ниже и ниже... Пользуюсь темнотой и безнаказанностью... Я иду с любимой женщиной. Всего лишь. Миллионы людей на земле так гуляют. Привыкли. Для них это обыденность, рутина. Не понимают своего счастья. Я понимаю. Люди по природе своей - мечтатели. Как бы замечательно им ни было сегодня, они надеются, что завтра или в обозримом будущем им станет еще лучше. Два королевства, два миллиона, еще одна выигранная война! В моей жизни тоже случалось хорошее, да я, как и все, не умел этого ценить. Теперь научился. Будет ли Дженни моей женой или я буду мерить шагами тюремный дворик - никому не известно, решается где-то в небесной канцелярии. Однако я знаю точно, что в последний момент перед тем, как попасть на баланс небесной канцелярии, я увижу - если не наврали, если правда, что перед смертью вспоминают самый счастливый миг, - я увижу темные улицы Шерман-Окс и себя, идущего в обнимку с женщиной (В обнимку? Гм...) за трехколесным велосипедом ее ребенка, и умру в надежде продолжать прогулку в том же составе (когда-нибудь!) по райским облачным кущам, скопированным с этого ботанического ансамбля.