Звезды сделаны из нас - Ида Мартин

Вот только, к сожалению, она не знает, о чём говорит.

На следующий день, как и обещал, старательно делаю вид, что всё в порядке. И для мамы, и для учителей, и для моих новых приятелей. На общаге ко мне на заднюю парту подсаживается Румянцева. Настырности ей не занимать.

— А чего тебя вчера не было? — начинает допрос она, как только учительница заводит монотонную лекцию о социальных нормах.

— Отвали, а? — прошу я, стараясь в её сторону не смотреть.

— Давай мириться? — неожиданно предлагает она. — Я не права, но и ты тоже.

От неё вкусно пахнет цветочными духами и голос звучит не заносчиво и насмешливо, как обычно, а по-доброму, словно на самом деле я её совершенно не знаю, и за привычным цинизмом скрывается способный на чувства человек.

— Ладно, — я всё же поворачиваю к ней голову и наши глаза встречаются. — Чего ты хочешь?

Её миленькое лицо с топорщащимися чёрными волосами светлеет, а на губах появляется тихая улыбка. Оля тянется к моему уху и, прильнув чересчур близко, шепчет: «Тебя».

Меня тут же бросает в жар. Ещё этого с самого утра не хватало! Оглядываю класс, в поисках места, куда бы от неё пересесть, но она быстро хватает за руку.

— Я пошутила. Оставайся, — взгляд вроде бы пристыженный, но в глубине голубых глаз замечаю искорки затаённого лукавства.

Она играет со мной. И это вроде бы неуместно, но я ловлю себя на мысли, что так может и лучше. Мне нужно выйти из зоны добровольного некомфорта и зажить обычной, нормальной, жизнью, без чудачеств, молчания и тотального одиночества. Этого я добивался, к этому шёл и сейчас самое время всё изменить.

Больше за весь урок Румянцева не произносит ни слова и я понемногу оттаиваю.

— Идём курить? — предлагает она на перемене.

— Я бросил, — отвечаю я, и она, вместо того, чтобы отправиться за гаражи вместе со всеми, молча идёт за мной на литературу.

Эта её покорность временная и расчётливая, и я прекрасно понимаю, что стоит немного расслабиться, как она снова начнёт свои провокационные штучки. Доверия ей нет, но зато она здесь рядом, смотрит на меня с кокетливым интересом и не трудно догадаться, что в её ближайших планах как минимум повторение поцелуя по дороге домой. Задаюсь вопросом, хочу ли я этого и прихожу к выводу, что хочу. Почему бы и нет? Как говорится, клин клином. Румянцева симпатичная и целоваться с ней мне даже понравилось, особенно если представлять в этот момент, что это не она. Злюсь на себя за такие мысли и принимаю решение дойти с ней до всего, что она позволит, не закрывая глаз и чётко фиксируя в своём сознании всё, что происходит. Ибо чтобы избавиться от приносящих страдания желаний, я должен выместить из своего сознания воображаемый образ и заменить его реальным.

Поэтому, когда мы выходим после седьмого урока из школы и она предлагает пойти к ней, я не отказываюсь, полностью отдавшись на волю обстоятельств.

Квартира у них двушка. Её маленькая комната со складным диванчиком и мамина спальня со огромной застеленной леопардовым покрывалом кроватью посередине.

И как только мы оказываемся на её пороге, Румянцева сразу же переходит в наступление. Обхватывает меня за шею, прижимается всем телом, тянется за поцелуем и подталкивает к кровати.

Я думал, мы сначала хотя бы поговорим или она предложит чай. Но ей не до чая, она вся дрожит и пылает, торопливо расстёгивает блузку и дышит, как после километрового забега. Её нетерпеливое возбуждение перекидывается и на меня. Помогаю ей справиться с блузкой, хватаю за затылок и, притянув к себе, целую глубоко и долго, не закрывая глаз.

Если бы я был влюблён, то наверняка волновался бы и хотел произвести на неё впечатление. Но единственная моя цель — забыться и я забываюсь, до тех пор, пока не обнаруживаю себя без рубашки распластанным на кровати. Румянцева самозабвенно целует мне грудь и спускается ниже, её тело страстно извивается и мне приятно не только от её ласк, но и от общей человеческой близости: тепла разгорячённой кожи, дыхания, цветочного запаха, окутывающего её всю. Прикрываю глаза буквально на секунду и в то же мгновение Румянцева бесследно исчезает, а на её месте появляется Неля. От неожиданности нахлынувшего видения я вздрагиваю и, не давая ему разрастись до чего-то большего, резко сажусь.

— Что случилось? — Оля испуганно хлопает глазами.

Она успела раздеться до трусов, но я отворачиваюсь в поисках рубашки. Сомнений нет, не уйди я сейчас, всё, что случится дальше, будет происходить не с ней.

— Извини, — я сглатываю застрявший в горле ком возбуждения. — Давай как-нибудь потом. В другой раз. Сейчас я не могу.

— Я что-то сделала не так? — губы её дрожат, ещё немного и расплачется.

Наклонившись, я быстро целую её и натягиваю рубашку.

— Всё хорошо. Это только мои проблемы. Не бери в голову.

— Но, блин! Святоша, что за хрень?! — взрывается она. — Ты совсем дебил? Пожалуйста, не уходи! Ты мне очень нравишься. Очень-очень. Уже давно. Уже два года или может три.

— И где же ты была раньше? — бросаю я, выходя в коридор.

Ответ мне не нужен, я и без неё знаю, что дело в Макарове. Любой, кто связался бы со мной, тоже превратился в изгоя.

Быстро снимаю с вешалки куртку и отпираю дверь. Прикрывшись блузкой, Румянцева разъярённо выскакивает из комнаты и осыпает меня матом и проклятьями.

Возразить нечего. Со всеми её эпитетами в свой адрес я согласен. Такого чудака на букву "м", как выражается Гальский, надо ещё поискать.

Ночь прошла паршиво: одолевали мысли о предстоящем мероприятии, где я непременно опозорюсь, об Артеме и незапланированном поцелуе — в полусне мне хотелось протереть рот дезинфицирующей салфеткой, а потом перед глазами неизменно вставал Глеб — то нервный и дерганый, то улыбчивый и спокойный, то рассеянный и пьяный. Он собирался мне что-то сказать, но рядом каждый раз возникала Олечка и намертво присасывалась к его губам, а я в гневе и негодовании разбивала ноутбук об стенку.

Просыпаюсь раньше будильника, и, отчего-то свято уверовав, что ссора с Глебом мне просто приснилась, первым делом проверяю телефон.

И вдруг обнаруживаю себя в черном списке.

Резко сажусь, продираю глаза, и в затылок вонзается иголка мигрени.

— Это еще почему? — Обновляю страницу, и подозрение сменяется осознанием. Глеб заблокировал мой аккаунт.

Ну конечно же: играть со мной ему больше неинтересно, и пафосные речи о моей уникальности, звездности и необходимости победить в борьбе любой ценой сразу иссякли.

Меня колотит, в голову приходят сотни остроумных фраз вдогонку, но, пока я определяюсь, как достать и побольнее задеть этого придурка, негодование сходит на нет, а на ресницах выступают едкие слезы.

— Серьезно? Нет, ты серьезно это сделал?..