Пандемониум - Лорен Оливер

Я подхожу к воротам Файнмэнов, в ушах гудит от напряжения, но я стараюсь не обращать на это внимания. Как и говорил Джулиан, на воротах электронный замок. На небольшом ЖК-дисплее высвечивается просьба ввести код. В какой-то момент, несмотря на дождь и отчаяние, я стою и восхищаюсь тем, как здесь все устроено. Это мир изящных вещей, электричества и телеуправления. И в то же время полстраны живет в темноте и тесноте, в жаре и холоде, питается подачками от властей, как собаки, рвущие кусочки мяса с чужих объедков.

Впервые мне приходит в голову, что, возможно, в этом вся суть. Для этого и понастроили границы из бетонных стен, для этого процедура исцеления и вся ложь. Это как сжимающийся все сильнее и сильнее кулак. Этот прекрасный мир для тех, кто стал этим кулаком.

В груди закипает ненависть, но я не пытаюсь от нее избавиться — ненависть тоже может быть полезной.

Джулиан рассказывал, что в его семье принято оставлять на воротах или рядом с ними подсказки, на случай если кто-то забудет код. Наверху ворот прикреплена небольшая металлическая пластинка с выгравированной цитатой из руководства «Ббс».

«Счастливы имеющие свое место; мудры не сворачивающие с пути; благословенны слушающие слово».

Известная цитата, очень кстати взятая из Книги Магдалины. Эту часть руководства я знаю очень хорошо. Магдалина — мое полное имя. Книгу Магдалины я перечитывала сотни раз, все пыталась отыскать там скрытое послание от мамы или ответ на вопрос, почему она оставила меня.

Книга девятая, семнадцатое изречение. Я набираю девять, один, семь. Если я права, остается только одна цифра. Можно набирать цифры наугад, но тут какое-то движение во дворе привлекает мое внимание. Над крыльцом подвешены четыре бумажных фонарика с логотипом АБД. Они раскачиваются на ветру, а один почти что сорвался, он болтается как наполовину отрубленная голова и постукивает по двери. Если бы не логотип АБД, эти фонарики вполне могли бы украсить детскую вечеринку в честь дня рождения. Но здесь, над массивным каменным крыльцом, они совсем не к месту.

Это подсказка. Наверняка это подсказка.

Девять, один, семь, четыре. Замок щелкает, и ворота открываются.

Я быстро проскальзываю во двор и закрываю за собой ворота. Пять этажей, включая цокольный, в окнах темно, все шторы задернуты. Парадную дверь я исключаю сразу, понятно, что она заперта, а если в доме и есть охранники, то они наверняка расположились в холле. Я обхожу дом и натыкаюсь на утопленные бетонные ступеньки, которые ведут к покореженной деревянной двери. Вход в подвал. Можно было бы заглянуть туда через маленькое окошко в кирпичной стене, но оно наглухо закрыто деревянными ставнями. Придется идти вслепую и молиться, чтобы у этого входа не было охранников.

Эта дверь тоже заперта, но ручка с кнопкой старая и расхлябанная, так что подцепить язычок замка будет просто. Я становлюсь на колени и достаю нож. Тэк показывал мне, как открывать замки кончиком ножа, но он не подозревал, что мы с Ханой уже давно отточили это умение. Ее родители имели обыкновение запирать в буфете печенье и конфеты. Я вставляю острие ножа в щель между дверью и косяком, всего несколько раз покачиваю нож, и замок открывается. Спрятав нож в карман ветровки (теперь надо держать его под рукой), я вхожу в дом.

В доме темно. Первое, что я замечаю,— запахи прачечной. Пахнет лимонным ополаскивателем для белья и высушенными простынями. Второе — тишина. Я прислоняюсь спиной к двери и жду, когда глаза привыкнут к темноте. Постепенно окружающие предметы начинают приобретать определенные очертания: стиральная машина и сушилка в углу комнаты, под потолком натянуты веревки.

В этой комнате заперли брата Джулиана? Здесь он умирал, свернувшись калачиком на цементном полу, вдыхая запах сырых простыней?

Я гоню эти мысли из своего сознания. Злость помогает, но только до определенной степени. Она может перерасти в ярость, а ярость притупляет бдительность.

Я тихонько выдыхаю. Здесь нет никого, я физически это чувствую.

Я медленно иду через прачечную, ныряю под мужское белье на веревке. В голове мелькает мысль, что оно может быть бельем Джулиана.

Невероятно, как мозг в опасной ситуации способен переключаться на такие мелочи.

За прачечной небольшой чулан, заваленный всякими чистящими средствами, а дальше — узкая деревянная лестница, которая ведет на второй этаж. Я, крадучись, приближаюсь к лестнице. Ступеньки старые и покоробленные, наверняка будут скрипеть.

Наверху лестницы — дверь. Я останавливаюсь и прислушиваюсь. В доме тишина, у меня появляется дурное предчувствие, и по коже начинают бегать мурашки. Это неправильно. Так не должно быть. В доме должны быть охранники и регуляторы. Я должна услышать шаги и приглушенные голоса. Что угодно, но только не эта гнетущая тишина.

Когда я открываю дверь и выхожу в холл, меня, как физический удар, поражает догадка: все уже уехали. Я опоздала. Они увезли Джулиана, и сейчас в доме никого нет.

И все равно я чувствую, что должна осмотреть все комнаты. Паника набирает обороты — поздно, его нет, все кончено. Единственное средство подавить ее — продолжать двигаться. Я бесшумно перехожу из комнаты в комнату по мягким коврам и заглядываю во все шкафы, как будто Джулиан мог там спрятаться.

В гостиной пахнет мебельной политурой. Тяжелые шторы плотно задернуты. Кухня и столовая выглядят так, будто ими никогда не пользовались. В ванной густо пахнет лавандой. В небольшой комнате для отдыха главное место занимает огромный телеэкран, я даже не думала, что такие бывают. И еще заваленный брошюрами АБД и литературой о пользе исцеления кабинет. Я прохожу дальше по коридору и натыкаюсь на запертую дверь. Джулиан рассказывал мне о втором кабинете своего отца. Наверное, это и есть комната запрещенных книг.

Выше этажом три спальные комнаты. Первой никто не пользовался, в ней идеальный порядок и пахнет плесенью. Я интуитивно понимаю, что это комната брата Джулиана и после его смерти в нее никто не заходит.

Когда я вхожу в комнату Джулиана, у меня перехватывает дыхание. Я знаю, что это его комната. Она пахнет, как он. Он был здесь пленником, но следов борьбы не видно. Даже кровать застелена — на простыни в белую и зеленую полоску небрежно наброшены мягкие синие покрывала.

На секунду меня охватывает непреодолимое желание забраться в кровать и закутаться в эти одеяла, вновь почувствовать, как он обнимал меня в Убежище. Дверца его шкафа чуть приоткрыта. Я вижу полки с полинявшими джинсами и болтающиеся на плечиках рубашки, застегнутые на все пуговицы. Эта картинка убивает меня своей нормальностью. Даже если мир переворачивается с ног на голову и все вокруг погружается в безумие, люди продолжают развешивать на плечиках свою одежду, складывать брюки и застилать постели.

Это единственный выход.

Следующая комната гораздо больше, в ней главное место занимают две двуспальные кровати. Кровати стоят в нескольких футах друг от друга. Комната хозяина. Я мельком вижу свое отражение в большом зеркале над кроватью, и мне становится дурно. Я уже давно не видела себя в зеркале. Лицо худое, кожа обтягивает скулы, подбородок испачкан в грязи, одежда тоже. Волосы начали завиваться от дождя. Портрет пациента психиатрической лечебницы.