Московская Плоть - Татьяна Ставицкая

Параклисиарх никогда не задумывался об этом аспекте сосуществования комьюнити со смертной властью, а потому предпочел уйти от ответа. А вот перепоем его попрекать не следовало. Он всегда диетически дозировал органику. Не злоупотреблял никогда. И почему-то сегодня его уже второй раз называют дурачком. Причем разновекторные, но почти равноприближенные члены комьюнити. Параклисиарх разозлился вконец и предъявил главный козырь:

– Бомелий, а кто тебя приобщил на самом деле?

– Да ты же сам и приобщил! Аль запамятовал?

– Да ладно… Сдается мне, что ты нагло использовал мое раскаяние перед твоей казнью, аптекарь.

Ах, как нехорошо! – думал Бомелий. Что ж ты, дурачина, сам себе приговор подписываешь? Впрочем, сам или не сам, а дело было уже решенным. Момент приобщения был самым слабым звеном в истории появления колдуна в московском комьюнити.

– Не ваше собачье дело! Раньше надо было досье собирать!

Нельзя быть таким доверчивым. Никогда, никогда обиженный тобой не станет тебе искренним другом, как бы ты ни раскаивался, как бы ни облагодетельствовал его, стремясь загладить нанесенную обиду. На почве, удобренной благодеяниями, прорастает не благодарность, а совсем другие плоды – ядовитые. Нет ничего обременительней, чем жить с чувством вечной благодарности бывшему мучителю. А я ему тут о чести и патриотизме толкую, ругал себя Малюта.

– Капиталы за границу переводишь, я слышал.

– Клевета! Гнусные наветы!

– Ну, предъяви тогда.

Бомелий, ожидая разговора с сановным секьюрити, даже не надеялся на такую удачу. С выражением оскорбленной невинности на лице, он вскочил с нагретого лежбища.

В глубине кабинета имелся вход в тайное хранилище. Бомелий подвел Малюту к стене с барельефом и потыкал кнопки на пульте. Лепная рама, в которую был заключен барельеф, подалась назад, обнажив вход.

– Прошу! – картинно простер руку Бомелий.

Они спускались по узкой винтовой лестнице, освещенной скрытой светодиодной подсветкой. Достигнув дна подземелья, Параклисиарх увидел не пирамиды золотых слитков, а только полки со стеклянной тарой, содержащей, очевидно, ядовитые снадобья.

– Ты хочешь сказать, что инвестировал в эту спецлабораторию все свои капиталы? – усмехнулся Малюта и ясно увидел наконец все то, о чем предупреждал его Выродков. С глаз Параклисиарха словно спадала пелена, обнажая гнилую сущность бывшего соратника. Он смотрел на мраморные полки, заставленные всевозможными зельями, которые не приходило в голову назвать лекарствами, и не мог понять только одного: почему он был так позорно, так недопустимо для главы службы безопасности слеп, что не разглядел врага в ближнем круге. Малюта оценил маневр Бомелия, увлекшего его в подземелье, захохотал от отчаяния и безвыходности своего положения и повернулся к противнику своей широкой грудью защитника и утешителя. Вечный Принц сжимал двумя руками нацеленный в его сердце «глок». Все еще не веря в серьезность намерений противника, Параклисиарх сделал шаг ему навстречу:

– Только посмей!..

В подвале, разрывая барабанные перепонки, прозвучал выстрел.

– Кто-то должен быть плохим, – резюмировал Вечный Принц и, поднявшись на поверхность из личной преисподней, наглухо закрыл вход.

Средь бела дня в снежном московском небе сверкнула над храмом молния. В тот же миг на станции метро «Кропоткинская» вышел из строя электровоз, заблокировав движение поездов. В Банке Москвы сам собой отформатировался сервер, стерев все данные. Ретрансляторы МТС вдруг стали передавать на телефоны московских абонентов так и не включенную Римским-Корсаковым в оперу «Царская невеста» арию Бомелия, а у ведущего интернет-провайдера сгорело дорогостоящее оборудование, и теперь москвичей ожидало неминуемое повышение тарифов.

Предстоящая новогодняя толкотня будоражила воображение членов комьюнити густыми сливками чистой плоти, вызывая обильное перманентное слюноотделение, так что приходилось носить маски, пользуясь прогнозами разрастания эпидемии гриппа в Москве. В эти предпраздничные дни и ночи московские комьюнисты всей душой и всем телом желали быть ближе к народу. Но не ко всему, а только к элитной плоти, которая вот-вот разъедется по своим куршевелям и шарм-аль-шейхам, по таиландам и модным в этом сезоне мачу пикчам. Потом их понесет по карнавалам: в Рио-де-Жанейро, после – в Кельн и Дюссельдорф и, само собой, в Венецию. Такой отток в последние годы сильно обеднял как рацион комьюнити, так и его досуг. Поэтому для насыщения про запас комьюнисты старались до последней капли выжать корпоративы. Лощеные и холеные, они легко попадали туда, предъявив охране на входе только уголок черного звездодыра. Легко входили в контакт, обаяв манерами, и никогда не доводили дело до выяснений, кто есть кто. В крайнем случае, загадочно закатывали глаза и намекали на тайных покровителей бизнеса Первопрестольной в своем лице.

Но сегодня верхушке московского комьюнити было не до елочных базаров и корпоративов. Сегодня предстоял аукцион, который, волею одного никчемушного журналиста, должен был решить их судьбу. Сотни лет комьюнити использовало борзописцев исключительно себе во благо, и вот поди ж ты… Вся исторически выстроенная, давно ставшая неотъемлемой частью Москвы вертикаль могла рухнуть в одночасье от глупой карьерной суеты, мелкого тщеславия и алчности одного ссыкливого писаки, который даже не сможет воспользоваться плодами своих рискованных трудов по самой незатейливой причине – его уже и в живых-то нет. А угроза комьюнити есть. И час от часу она, эта угроза, становится все более очевидной и неотвратимой.

Мать ночной Москвы названивала Параклисиарху и злилась. Должность обязывала главу службы безопасности холдинга ЗАО МОСКВА быть доступным двадцать четыре часа в сутки. К тому же сегодняшние обстоятельства можно было с полным правом назвать форс-мажорными. Как он мог в такой ответственный момент пропасть со связи?! Не было его ни на рабочем месте, ни дома. И вообще нигде на поверхности Москвы. Мыслимое ли это дело? – думала Марья, дивясь беспечности этого столпа безопасности комьюнити, так ему несвойственной. Наконец она связалась с Иваном Выродковым и велела ему во что бы то ни стало найти главу службы безопасности и без него не возвращаться. Эту фразу, в которую она вложила больше начальственного гнева, чем рассудка, конечно же не стоило воспринимать буквально. Но Выродков, не привыкший к такому обращению, решил наказать начальство тщательным исполнением дурного распоряжения.

С реалиями понятия «засада» на практике был знаком только дядя Женя. Геймерам предстояло провести несколько часов под подиумом, на котором экспонировались пушки, а затем, с наступлением ночи, занять исходную позицию: надеть на себя выставленные в зале доспехи, спрятав в них стрелы. Арбалеты, припрятанные тут же, им должен был подать заказчик в момент непременно долженствующей начаться неразберихи.

Самой реальной «засадой» Император считал отвалившийся Интернет, потому что уже через час у него наступала ломка. А теперь, лежа в неудобной позе в пыльном коробе подиума, он одновременно хотел пить, есть, писать и почесать под коленкой.