Контрольное вторжение - Михаил Медведев

Наконец тошнота прошла, и голова перестала кружиться. Я сразу же выпрыгнул из кровати, благо указаний соблюдать постельный режим ниоткуда не поступало. Как, впрочем, и каких-либо других интересных предложений, вроде участия в многочасовом допросе по поводу моего возвращения из плена. Но это даже к лучшему. Если меня ни о чем не спрашивают, значит, все устаканилось. Немного беспокоило отсутствие медперсонала, но подобную странность можно списать на военное время. Все медики сейчас наверняка перегружены, и возиться индивидуально с каждым выздоравливающим никто не станет. Можно ведь и самостоятельно найти в шкафу прогулочную пижаму, а под кроватью мягкие шлепанцы. Одевшись и сполоснув лицо, я отправился на поиски столовой. Статью 31 Конституции «каждый человек имеет право на здоровое безвозмездное питание» никто не отменял, следовательно, свою законную тарелку картошки с жареной колбасой и солеными огурцами я непременно получу.

Коридор оказался удручающе длинным и мог бы служить наглядным пособием для изучения законов перспективы. Выкрашенные кремовой краской стены, фиолетово-бактерицидный потолок и синий пол сливались вдали в одну точку, не давая надежды на завершение бесконечной дороги даже в виде тупика. Я с кошачьей мягкостью двигался по прорезиненному пружинящему под ногами покрытию и мечтал встретить хоть какое-нибудь самое завалящее живое существо.

Слева и справа проплывали прозрачные двери. В просторных холлах и палатах никого не было. В некоторых отсутствовала даже мебель. Меня окружали абсолютно голые, девственно-чистые стены, не испорченные обязательными «планами эвакуации» и табличками «Не курить!». Может быть, это новый, не до конца оснащенный госпиталь? Вполне вероятно, что на Марс еще не успели доползти тихоходные транспортные баржи с ранеными. Мысль о баржах напомнила мне о Тумане.

Никчемное воспоминание о любимой девушке Ломакина не вызвало во мне абсолютно никаких эмоций. Ломакина больше нет, и его девушка не имеет ко мне никакого отношения.

Обнаружив лифтовую площадку, я не стал вызывать кабину, а спустился по лестнице. Мышцам, которые, наверное, долго кисли в биоактивном растворе, полезно поработать, чтобы выгнать из себя всякую дрянь. Столовая находилась на первом этаже. Может быть, я пришел слишком рано или слишком поздно, но найти компанию мне не удалось. Здесь тоже никого не было. Жаль. Надо узнать расписание завтраков, обедов и ужинов, чтобы в следующий раз прийти вовремя. Я поискал глазами часы, но и их почему-то нигде не было. Непонятно. Похоже, госпиталь действительно находился в стадии отделки и его готовили к приходу транспортов. Тогда, спрашивается, где рабочие? Где матерящиеся прорабы? Где пыльные изношенные роботы с погнутыми от вечных перегрузок конечностями? Где строительный мусор, наконец?

Официант появился сразу. Моя надежда, что это будет человек и я смогу задать ему пару вопросов, не сбылась. Ко мне подкатил стандартный общепитовский робот, предельно примитивный и не оснащенный голосовым интерфейсом. Побеседовать с ним о последних новостях можно было только после экспресс-употребления литра водки, которой в наличии, естественно, не имелось. Вздохнув, я ткнул пальцем в несколько пунктов унылого больничного меню. Заведение находилось на нижнем уровне иерархии общественного питания и не имело никаких перспектив перебраться хоть на одну ступеньку выше. Впрочем, полный ассортимент диетических и лечебных блюд был здесь доступен круглосуточно.

Робот отправился за бульоном, морковными котлетками и вишневым киселем, а я откинулся на спинку стула и, осмотревшись, заметил вмонтированную в стену синюю полоску медиасистемы. «Новости», — мысленно приказал я. Полоска позеленела, а экран засветился, изобразив в воздухе некое подобие стереопространства. Бесплатная дешевка, но лучше, чем совсем ничего. Из длинного списка новостных каналов я взглядом выбрал самый рейтинговый: «Сибирский новоскоп». Меня оглушили фанфары военного марша. По Дворцовому мосту в Ленинграде бодро маршировала пехота в экзоскелетах. «По мосту нельзя идти в ногу», — автоматически подумал я. Диктор бормотал что-то бодрящее и вдохновляющее, но его совсем не было слышно за грозовым грохотом ударных и духовых инструментов.

Впрочем, слова были не важны. Мой взгляд сразу зацепился за почерневший от пожара фасад Эрмитажа.

В нескольких местах стены древнего музея обвалились, и сквозь проломы был виден карандашный огрызок Александрийского столпа. «Следующий по рейтингу», — потребовал я. Немецкий «ДДР-монитор» показывал выступление Золина. Верховный говорил очень эмоционально и весьма выразительно размахивал руками.

Бешеные глаза и синхронный перевод на хохдойче делали его похожим на незабвенного Адольфа Алоизовича. Я немного послушал. Речь шла о всеобщей эвакуации и тотальной мобилизации. Потом Верховный немного порассуждал о мучениках, которые умирают у пультов на автоматических заводах, но не покидают своих рабочих мест, о пилотах, геройски штурмующих вражеские порталы, и о новых моделях гигантских человекоподобных роботов, которые нас всех непременно спасут. Ну, или, в крайнем случае, достойно за нас отомстят. «Дальше», — вздохнул я. Дальше было как в сказке. Все страшнее и страшнее. Обугленные трупы, руины и дороги, пробитые между каменными курганами, в пустынях, раскинувшихся на месте разрушенных городов.

Нигде, кроме речи Золина, я не услышал ни единого слова с надеждой на нашу победу. Человечество всерьез настроилось умирать. Полная безнадега и смирение сквозили в информационных выпусках. Уничтожение, смерть, бегство и прочувствованные выступления вождей всех масштабов мелькали на экранах. Судя по обреченным лицам областных и республиканских властителей, все они держали в карманах ампулы с ядом или заряженные лучеметы, чтобы прострелить себе лоб в случае угрозы плена, но мне почему-то не верилось, что кабинетные чинарики станут убивать себя. Многие из них при первой возможности займут очередь за должностями у дверей оккупационной администрации.

Мерзкая порода. Я еще немного попрыгал с канала на канал, но больше ничего толкового не встретил.

— Музыкальный, — обиженно буркнул я.

— Дорогие соплеменники, — радостно провозгласил с экрана негр, выряженный в яркие лохмотья, шелестящие разноцветной фольгой. — Я приветствую всех тех, кто решил остаться. Тех, кто не будет покидать многострадальную Землю. Мы умрем вместе с ней. Мы должны принести себя в жертву, чтобы Человечество было прощено за уничтожение своей колыбели. Мы истребили столько живых созданий, что, безусловно, достойны Мучительной смерти. Вспомните о тиграх, тюленях и о несчастной птице додо. Мы последуем за ними. С Человечеством не произойдет ничего исключительного. Мы всего лишь разделим судьбу многих и многих вымерших видов. Им тоже было страшно и больно, но…

— Примат, — пробурчал я, принимая тарелки у робота. — Чтоб ты сдох, скотина.

Уловив мое настроение, медиапанель отключила негра. Его визгливый голос мягко трансформировался в довольно приятную музыку в спокойном современном стиле. На экране появилась вокально-инструментальная группа, состоящая исключительно из девушек в белых фраках. Девушки мне понравились, а вот их мешковатые костюмы не очень. Я бы предпочел увидеть что-нибудь в купальниках, а лучше даже без них. Медиапанель быстро сменила несколько каналов весьма фривольного содержания, отсканировала мою реакцию и, решив, что хорошая музыка все-таки лучше способствует правильному пищеварению, вернула девушек во фраках. Ну и ладно. Я отвернулся от экрана и взял ложку.