Год Крысы. Видунья - Ольга Громыко

Весчане вздрогнули, заозирались, один повертел пальцем в ухе.

— За вещами, говорю? — повторил Жар, а Рыска поспешно пожелала, чтобы едкие крысиные речи до шошинцев больше не доходили.

Мужики чуток расслабились, но изумление с помятых рож так и не сошло.

— А вы тута… чего? — наконец откашлялся бабкин сын.

— А вы? — Впрочем, с Альковой подачи Жар уже догадался, зачем местные пожаловали: золото интересует только людей, шош отрыгнул бы его вместе с одеждой и костями.

— А мы… это… За маслятами! — Мужик махнул мешком в доказательство. Остальные согласно забурчали, затрясли бородами.

— Не рановато ли? — усомнился вор.

— Так мы покуда так, разведать. — Весчанин обвел взглядом перекопанную полянку, словно надеясь обнаружить на ней неурочный грибок, и снова застыл орясиной. С места, где он стоял, был хорошо виден кусок сизой шерсти на дне вырытой собаками ямы.

Жар подошел поближе, тоже глянул и поежился. Меч пробил шошу глаз, из раны выступила темная свернувшаяся кровь и что-то белое, студенистое. Это надо ж было так попасть! Полпальца в сторону, и клинок, скорей всего, соскользнул бы по кости, порвав только шкуру.

— Что ж вы нас о таких вот грибах не предупредили? — Парень укоризненно ткнул пальцем в яму.

— А мы думали, вы знаете, — принялся неловко оправдываться мужик. — Если б сказали, что шошей боитесь, так мы б, конечно, вам местечко выделили — не в избе, так под стеной. Холм-то каменный, зверю туда хода нет…

— Врут.

— Врете, — машинально повторила Рыска. Зря она это, весчанин тут же оскорбленно вскинулся:

— Мы люди честные, грехов не творим! А вот вы что за птицы, еще неизвестно. Не охотники они, вишь… а шоша прямо сквозь землю утюкали. Может, из той шайки, что тсецы по весне разогнали? Или шпиёнии саврянские?

Мужик неожиданно умолк, уставился на что-то мимо правого Рыскиного уха, и девушка, повернув голову, обнаружила, что Альк сидит у нее на плече.

— Чего вы с этими трупоедами треплетесь? Или убивайте, или гоните к Сашию.

Но весчане и сами быстренько подстроились под изменившийся ветер.

— Ловко вы его, гада подземного, госпожа путница, — залебезил мужик, пятясь. Дружки отступали вместе с ним, по-жабьи растянув губы в неискренних улыбках. — Здоровьечка вам и счастливо оставаться!

— Опять ты из меня пугало сделал! — шепотом напустилась Рыска на Алька.

— Я? Ты давно в ручей смотрелась, «шпиёния»? Тебя уже на огороде вкапывать пора, в этих дырявых обносках.

— А из-за кого они дырявые?!

Девушка подняла подвенечное платье и горестно вздохнула. Посредине красовался след босой ноги с растопыренными, чудно пропечатавшимися пальцами.

— Добереглась, — безжалостно подковырнул Альк.

— Ничего, я его постираю! — Рыска упрямо скатала платье в валик и запихнула обратно в торбу.

— В придорожной канаве?

— Нет, дома! В кадушке со щелоком! А в канаву ты, саврянин, отправишься! — Девушка решительно оторвала Алька от плеча и бросила на песчаную кучу. Осторожно, правда, и с небольшой высоты, дав благополучно приземлиться на все лапы.

— Надо же, вспомнила! — притворно сокрушился крыс, встряхиваясь. — Я-то надеялся — к утру эта дурь из тебя выветрится.

— Еще чего! Жар, а ты что скажешь? Везти нам его дальше или здесь бросим?

Друг тоже не любил саврян, но был куда практичнее: золото оставалось золотом, чей бы профиль ни украшал монету. Воровать у саврян, конечно, приятнее, зато по их указке — выгоднее (чужакам приходилось надбавлять, дабы «понравиться» местному ловкачу). Однажды Жару даже довелось работать в паре с желтоглазым, а потом пить с ним за успех, причем после пятой кружки «Ночной ветер» и «Криточча по крайкен» прекрасно пелись дуэтом на один мотив. В общем, гады они, савряне, и морды у них противные, но дело с ними иметь можно.

Однако тут парень решил поддержать подругу.

— И правда, что это за котенок в пирожке? — сурово вопросил он. — Сто двадцать!

— А во сколько ты оцениваешь свою шкуру?! Десять, пятнадцать?

— Ха! В тридцать, не меньше! — задрал нос вор.

— Ну так вычти их и успокойся, — издевательски посоветовал Альк.

— Я и вычел! Из полутораста.

— Да я вовсе не это имела в виду! — возмутилась Рыска. — Нельзя же требовать с него золото из-за того, что он саврянин!

— Почему? — удивился вор.

— Потому что дело не в деньгах! Либо мы ему помогаем, либо нет, а за двадцать златов чистой совести не купить!

Альк с Жаром озадаченно переглянулись. Оба они знали уйму случаев, когда этот товар обходился много дешевле.

— Хорошо, и чего же ты тогда хочешь? — саркастически поинтересовался крыс.

— Да, — почесал в затылке вор, — я тоже как-то запутался.

— Пусть извинится! — выпалила девушка.

— За цвет волос?! — Альк возмутился больше, чем когда с него требовали денег. — Да ты, девка, совсем очумела! Может, еще за отсутствие сисек у тебя прощения просить? Или за наличие…

— Эгей! А наши-то мужички недалеко отбежали, — спохватился Жар. — Гляди, подсматривают за нами издали. Шушукаются.

— Шмальни в них стрелой, — раздраженно посоветовал крыс — Хотя… Знаешь, зови-ка их назад!

— Зачем?!

— Пусть принесут лопаты и выкопают тушу.

— Ага, разбежались они нам копать. — Жар всмотрелся в кусты и презрительно сморкнулся. Весчане поспешили получше прикрыться ветками.

— Пообещай за труды шкуру. Тогда они никому о нас не расскажут — мол, сами собрались и упокоили зверюгу, храбрецы-удальцы. А иначе раззвонят на всю округу.

Парень скривился — ему совсем не хотелось иметь дело с этими подлецами, да еще одаривать их. Но уж больно завистливые и досадливые у них рожи, такие вмиг заложат.

— Эй, ребята! — с отвращением окликнул вор. — Подзаработать не хотите?

Весчане вернулись быстрее, чем если бы за ними гнался шош. Из промыслов у них в Шошенке только мародерство и было.

Выслушав дело, мужики радостно закивали. Один побежал в веску за лопатами, а двое сразу принялись за работу, пока рогатинами и руками. Собаки увивались рядом, помогая лапами; иногда увлекались, начинали теребить шоша за шкуру, но мигом огребали пинка и сочной ругани. Свое ж уже, жалко!

Друзья тем временем собрали разбросанное добро и навьючили на корову.

— Везучая ты скотина! — Жар подвесил печальной Милке торбу с зерном. Останки его коровы продолжали торчать из земли, как невиданное дерево с пегим бочкообразным стволом и пятью ветками.