Нейтронный алхимик. Конфликт - Питер Гамильтон

— У тебя проблемы, — объявил Рубра.

Дариат его проигнорировал. От одержимых он мог скрыться с легкостью — никто из них не знал о сродственной связи достаточно много, чтобы получить необходимый доступ к нейронным слоям. А потому Дариат больше не старался скрыться от всевидящего Рубры и не поддерживал собственного обличья в белом костюме — слишком большая нагрузка. Но ценой свободы стали повторявшиеся ступой монотонностью насмешки и игра на нервах.

— Она нашла тебя, Дариат, она идет за тобой. И как она бесится, парень!

— Кто? — поинтересовался Дариат, уверенный, что пожалеет о своей несдержанности.

— Бонни. К тебе едут девять человек на двух машинах. Кира, кажется, просила привезти ей твою голову. А будет ли голова соединена с телом, ее, по-моему, не слишком волновало.

Дариат приоткрыл сродственный канал связи с нейронными слоями ровно настолько, чтобы подключиться к программам слежения. Действительно, по розовой прерии мчались два внедорожника, какими обычно пользовалась наемная полиция.

— Черт!

И направлялись они прямо к бухте, до которой им оставалось пять километров по прямой.

— Как она меня нашла, черт?!

— Понятия не имею.

Дариат посмотрел вперед, обводя взглядом линию берега, уходившую за осветительную трубку.

— Надо мной нет никого с сенсором высокого разрешения?

— Если и есть, я его не вижу. Кстати, сенсор для одержимых не будет работать.

— Бинокль? А, дьявол, неважно.

Своими глазами он еще не мог увидать машин — их скрывала высокая трава — и уловить их мысли с такого расстояния тоже не мог. Как же они его отыскали?

— В дальнем конце бухты есть станция метро, — подсказал Рубра. — Там они тебя не поймают. Я могу отвезти тебя в любую точку обиталища.

— Спасибо. И прогнать через мое тело тысячу вольт, как только я шагну в вагон. Или ты об этом забыл?

— Я не хочу отправлять тебя в бездну. Ты это знаешь. Мое предложение остается в силе. Перейди в нейронные слои. Соединись со мной. Вместе мы уничтожим их. Валиск будет очищен. Мы унесем их в такие измерения, где бытие станет для одержимых мукой. Мы отомстим оба.

— Ты свихнулся.

— Решай. Я могу тебя укрыть ненадолго, пока ты думаешь. Так что — я или Кира?

Чувствительные клетки все еще передавали Дариату изображения бешено несущихся машин, подпрыгивающих на каждой кочке.

— Думаю, мне стоит подумать еще немного.

Дариат потрусил к станции метро. Минуту спустя машины повернули, направляясь ему наперерез. «Проклятие!» Тело Хоргана было в хорошей форме, но парню едва стукнуло пятнадцать. Воображение Дариата наделило его ногами атлета, могучие мышцы мерно ходили под маслянисто-блестящей кожей. Он набирал скорость.

— Интересно, что от такой нагрузки делается с уровнем сахара в крови? Энергия ведь должна поступать откуда-то. Ты же не преобразуешь энергию, текущую из бездны, прямо в мышечное движение.

— Оставим уроки на потом.

Станция виднелась впереди — приземистое круглое строение из вездесущего коралла на самом берегу, точно полузасыпанный песком бак. До машин оставался всего километр. Рядом с водителем передней стояла Бонни, целясь в Дариата из своего «Ли-Энфильда» прямо через лобовое стекло. В песок рядом с ним вонзились бело-огненные искры. Последние пятьдесят метров Дариат пробежал, согнувшись в три погибели, используя обрывчик как естественное укрытие.

Внутри неторопливо ползли ступени двух обвивавших друг друга эскалаторов. В центре шахты пронзала воздух неимоверно пестрая трубчатая голограмма, вдоль нее скользили рекламные плакаты. Дариат прыгнул на тот эскалатор, что уходил вниз, и скатился по ступеням, едва касаясь перил.

Он выскочил на платформу, когда наверху уже заскрипели тормоза. В вестибюль ворвалась Бонни Левин. Вагон уже ждал — блестящая алюминиевая пуля. Дариат остановился, тяжело дыша и с сомнением глядя на открытую дверь.

— Полезай!

В мысленном голосе Рубры определенно звучала тревога, и само это вызвало у Дариата подозрения.

— Если ты меня надуваешь, я вернусь. Я завещаю свою душу Анстиду, чтобы он исполнил это желание.

— Я в ужасе. Я же сказал: ты мне нужен живой и в своем уме. Полезай.

Дариат закрыл глаза и сделал шаг вперед, в вагон. Дверь захлопнулась за ним, и пол чуть дрогнул, когда вагон начал ускорение. Дариат открыл глаза.

— Видишь? — подколол его Рубра. — Не такое уж я чудовище.

Дариат присел и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы унять сердцебиение. Чувствительные клетки на перроне показали ему, как багровая от ярости Бонни Левин прыгает с платформы и палит из своего верного «Ли-Энфильда» в черноту туннеля, страшно ругаясь. Остальные охотники держались от нее подальше. Дариат заметил, что Бонни одной ногой оперлась на магнитный направляющий рельс.

— Поджарь ее! — приказал он. — Сейчас же!

— О нет. Так намного веселее. Я смогу выяснить, бывают ли у покойников инфаркты.

— Ты полный ублюдок.

— Верно. И чтобы доказать это, я открою тебе маленькую тайну Анастасии. То единственное, чего она тебе не открыла.

Дариат мгновенно насторожился.

— Снова ложь.

— На этот раз — нет. Только не говори, будто тебе неинтересно. Я тебя знаю, Дариат. До последней мелочи. И всегда знал. Я знаю, что она для тебя значит, кем она была для тебя. Силы твоих воспоминаний хватило, чтобы тридцать лет поддерживать в тебе жажду мести. Это почти сверхчеловеческое достижение, Дариат. И я питаю к нему глубочайшее уважение. Но оно делает тебя уязвимым. Потому что ты хочешь знать — верно? Я получил, или видел, или слышал что-то такое, чего не знаешь ты. Последняя капля Анастасии Ригель, которой ты лишен. Ты не сможешь жить дальше, зная это.

— Скоро я спрошу у нее сам. Ее душа ждет меня в бездне. Когда я разделаюсь с тобой, я уйду к ней, и мы снова будем вместе.

— Скоро будет слишком поздно.

— Ты невероятен, ты это знаешь?

— Хорошо. Я отвезу тебя туда.

— Как хочешь.

Дариат вытолкнул тревогу в подсознание, всем своим видом демонстрируя беззаботность. Но под защитной броней бравады и самоуверенности трепетало его полудетское «я» — то «я», что боготворило Анастасию. Появился единственный шанс, малейшая возможность, что созданный им образ искажен, неточен, и сомнение вгрызалось в сердце Дариата, подтачивая стержень упорства, поддерживавший его так долго.