Вечный сдвиг - Елена Макарова

Не забыть сказать им, чтоб отключили холодильник и забрали продукты домой. Что-то там должно остаться. Лифтерша, которой я отдаю половину своей пенсии, приходит через день, приносит молоко, хлеб, плюшку и пирожки с мясом, кладет на тумбочку у двери и удаляется; я не позволяю ей перейти порог моей квартиры, я знаю лифтеров, они заложат любого. Хайка с Басей предлагали мне супы в пакетах, какие-то порошки, которые засыпают в кипящую воду, но я отказалась. Я сыта, ем лучше, чем в зоне, этого достаточно. Где Хайка, где Бася? Открыть, глаза, открыть! Там, в углу, икона Николая Чудотворца, пусть передаст своему Начальнику, что я жду Хайку и Басю, что я виновата только перед живыми, а их двое, вот приедут они, и я растворюсь в монотонном гуле их речи.

Если бы людей экспонировали в зоопарке наряду со зверьем, на Хайкиной клетке надо было написать: гомо сапиенс, вопреки всем уговорам поехала в начале войны в Вильно, чтобы вывезти оттуда родителей. И детей с собой притащила. Зачем? Чтобы на нее смотрели как на помешанную? Куда ехать, кому они нужны? О, Хайка! Сколько абсурдных поступков совершил каждый из нас, кому молиться за упокой души брошенных в ров детей? Разве были грешными ее помыслы, разве погибшая семья может скорбеть о своей собственной неосмотрительности?!

Хайка говорила, что на улице дождь, а у нее калоши в ремонте. Слышны непрерывные удары капель о стекло: раз – кому достанется копия Рембрандта, два – пурпур капора вспыхивает, три – вот и мы, мы приехали, мы приехали, мы приехали…

«Марта изменила мужу. Не в первый раз. Но в этот раз серьезно. Настолько, что Гюнтер почувствовал. Отчуждение. В постели. Он сказал ей за завтраком: ты не со мной. Что означало: ты с кем-то».

Ничего не произошло, ничего пока, – сказала Марта, – посмотри, вот наш любимый заварной чайник… У нас очаровательная внучка. Кстати, Рихард просил тебя помочь перевезти ее кроватку. У Сибиллы завтра вечеринка, я обещала спечь пирог.

Гюнтер отметил про себя «пока». Ничего не произошло «пока», значит, над их совместным будущим нависла угроза. Кризис середины жизни. Ты еще не там и уже не здесь.

Я здесь, – отозвалась Марта, запихивая книги в портативный чемоданчик.

Ты выпадаешь из привычного пространства.

Из какого пространства?

Остенде! – Марта подняла глаза от книги. – В большом окне застыла родина Андерсена. Сумерки, лиловое небо, острые шпили башен с флигелями. Свет в вагоне и свет в окне сравнялись по силе. Набирая скорость, игрушечная Дания пролетала сквозь Мартино отражение.«Окно в кухне смотрело в колодец двора. Конструктивное пространство, вымеренное и вычерченное в тридцатых годах, серый камень, оконные рамы с чистыми стеклами, незанавешенными.

Возможно, все, что происходит с ней (тайный роман) – результат косвенного влияния, ну, например, драмы в окне напротив (а кто там живет?) или просто плохая погода, серость, надоело переводить про установку теплоприборов и упаковочный материал для стерилизованных продуктов питания, или дождь, вот же полил снова, чиркает по стеклам».

Она зевнула, – влияние литературы, – подняла глаза и уткнулась в две газеты и четыре руки, принадлежащие пожилой паре напротив; рядом с ней сидел молодой человек в наушниках, от его ушей к потолку с розеткой тянулся тоненький проводок.

Лишь бы поезд пришел в Копенгаген по расписанию. Иначе она опоздает на пересадку и последний паром. Ехать в такую даль на один день – только Ингеборг с ее сокрушительной энергией могла подбить Марту на эту авантюру.

«Марта выбежала на угол, как раз когда Вольф заруливал на ее улицу. Огромный дог, белый с черными пятнами, занимал полмашины. Марта села рядом с Вольфом, дог вскочил и стал между ними. Они ехали в замок, настоящий замок, доставшийся Вольфу по наследству. У него завтра премьера. Ему не с кем оставить дога».

Поезд въехал в освещенный тоннель. Пассажиры стали подыматься со своих мест, парень в наушниках извинился перед Мартой, он сидел у окна, и ей пришлось встать, чтобы его пропустить. Пожилая пара напротив, мило улыбаясь, тоже пошла на выход.

Куда все ушли? Вагон опустел. Поезд стоял.

Читать подряд не имеет смысла. Достаточно пробежаться по страницам, вылущить из груды слов сюжетную линию, две-три цитаты, не перепутать имена персонажей – и рецензия готова.

С ее стороны – сплошь грязно-зеленая стена, с противоположной – окна другого поезда, и тоже не видно пассажиров… Узнать у проводника… Но где он? Марта прошла по вагону, заглянула в туалет – никого. Одни вещи. Она передвинулась в угол, на место парня с наушниками, и принялась листать книгу. С самого начала было ясно, где собака зарыта. Все из-за собаки. Она мешает им, из-за нее они не могут совокупиться, из-за этого Марта не испечет пирог, не успеет вернуться домой, Гюнтер будет искать ее и познакомится с каким-нибудь ламаистским проповедником, который ему скажет, что все это ерунда, с женой, проблема в нем самом, он не знает, что такое просветление, что ему надо поехать на Тибет, переродиться, так как прошлые жизни тянут на дно, и если он не будет работать над собой, он застрянет на том же круге, останется на второй год, а кругов всего семь, пять он уже профукал.

Марта звонит Вольфу (на всякий случай надо позвонить Ингеборг, вдруг она не успеет на последний паром), тот говорит ей, что мы живем согласно выбранным ролям. Нафталинная философия, семидесятые годы, негоже автору бестселлера. И дело не в самой Марте, а в провальности мира. Ох, в начале нового тысячелетия автор мог бы подарить Вольфу реплику поострей.

Простите, почему мы стоим? Где все?

Ноу вори! – проводник-китаец, как сказано где-то в романе, смеялся всем лицом. – Тайм окей! Именно это ей и хотелось услышать, она едет далеко, с двумя пересадками, аж до самой Фортуны, и лучше предупредить… Поезд слева тоже стоял неподвижно. Проводник-китаец пошел к двери. И раздвоился. Марта привстала – да это просто два проводника, дверь в дверь, одинаковые, в форме.

Наутро после премьеры (Марта осталась в замке с догом, ей одной доверяет Вольф свое сокровище) Вольф приезжает в замок – пик славы, о, мой Вольф, о, моя Марта. И тут дог начинает гадить. Прямо в постель. Вольф объясняет это ревностью. Он ищет на третьем этаже простыню, шитую золотом (золота в этом романе явно недоставало!), Марта теряет самообладание и изгоняет дога из замка. Ей претит богатство вперемешку с собачьим дерьмом, и она отказывается спать с Вольфом и догом в одной постели. Вольф впадает в истерику. Он не любит женщин, ненавидит жену, живет с ней только из-за собаки, потому что это ее собака, черт бы побрал жену со всеми бабами на свете, почему, почему они не могут быть вдвоем?! Да потому что он надеялся избавиться от порочной страсти. О, Марта, ты единственная, единственная, к кому я испытал влечение, но ты слаба, как все двуногие, с их рефлексий, расчетливостью, с их разумом, затмевающим все на свете!