Гори, венчальная свеча! - Елена Арсеньева

Он не договорил. Дверь распахнулась с таким грохотом, словнов нее ударилось пушечное ядро, и в залу влетела Гюлизар-ханым.

– Рюкийе! – вскричала она, бросаясь к Лизе, скорчившейся наполу. – Ты жива?

– Во-он! – взревел Сеид-Гирей, наклоняя голову, будтовзбешенный бык, и багровые жилы вздулись на его лице. – Вон отсюда!

– Нет, господин! – Гюлизар-ханым рухнула на пол, обхвативколени султана. – Не трогай Рюкийе! Ты не найдешь себе покоя, если лишишься ее!Я ведь знаю тебя больше двадцати лет, о эльмаз[88] моего сердца, знаю твоенеистовство. Поверь, Рюкийе ни в чем не виновата. Это все я… хотела, чтобытвоей валиде стала она. Я так ненавидела Чечек, злобную, мстительную, глупую!Это я, господин, это я подожгла постель, в которой спал ее ребенок!

– Гюлизар-ханым… – Сеид-Гирей тяжело покачал головою. –Замолчи! Ты болтаешь пустое. Ты наговариваешь на себя!

– Я хотела, чтобы он погиб, а Рюкийе родила тебе другогосына и стала твоей валиде. Это я, – твердила Гюлизар-ханым, зажмурясь и прижавруки к груди, – клянусь тебе Господом нашим, Иисусом Христом, Пресвятой Девоюклянусь, что это я указала дорогу Ахмету Мансуру в Хатырша-Сарай и помогла емупохитить Рюкийе…

Это было уже свыше сил Сеид-Гирея. Взор его помутился.

– Ты! – застонал он, бросаясь к армянке, и Лиза увидела, какчто-то блеснуло в его руке. – Ты!.. – Он на миг склонился над Гюлизар-ханым,раздался булькающий хрип, и она тяжело завалилась на правый бок, беспомощнохватаясь руками за воздух. В левом боку ее, под ребрами, торчала рукоять ножа.

– Гоар! – Лиза вскочила, однако ноги ее подкосились, и онабеспомощно осела на пол, скорчившись, прижав кулаки к глазам. – Что тынаделала, Гоар?

– Что ты наделала? – тонким голоском испуганного мальчишкипроговорил Сеид-Гирей, падая на колени рядом с Гюлизар-ханым. – Матушка моя!Что же ты наделала?

Рядом с ним, тоже на коленях, стоял Гюрд, приподнимая головуГюлизар-ханым и что-то бормоча дрожащими губами.

– Мой… маленький, – тяжело выдохнула Гюлизар-ханым,нашаривая руку Сеид-Гирея. – Ничего. Я сама виновата…

– Матушка! Матушка! – отчаянно, бессмысленно повторял он,склоняясь к ней все ниже.

– Ти-ше… – молвила Гюлизар-ханым, и Сеид-Гирей послушноумолк. – Я должна сказать… я хочу открыть тебе… Помнишь сон, который ты виделтри дня назад?

– О Аллах! Она бредит! – простонал Сеид-Гирей. Нопристальный взор Гюлизар-ханым заставил его умолкнуть.

– Не мешай. А то… не успею… Казна твоя пуста, но Аллахуслышал твои молитвы… Помнишь свой сон? Помнишь?

– Ну, помню, – со страдальческим выражением простоналСеид-Гирей. – Мне приснились три седобородых старика, которые велели насыпатьхолодной золы в углу подвалов, где хранятся бочонки с порохом, потом найтитого, кто оставит в золе свой след, и убить этого человека, отдав им в жертву.Тогда вскорости мне откроется богатейший клад, и все мои беды и несчастья навекотступят! Мы с тобою насыпали там золу, но никто не оставил своего следа, и ярешил, что все это чепуха, все только сон!

– Оглан мой, – ласково промолвила Гюлизар-ханым, – сыночек!Я видела там след! Иди туда, найди, кому он принадлежит, сделай все, какпросили те почтенные люди.

Лицо Сеид-Гирея вспыхнуло, как у мальчишки, которомуподарили крепость с пушками, войском и сундуком сластей в подвалах.

– Это правда?! – Он вскочил.

Гюлизар-ханым только глаза прикрыла, и Сеид-Гирей кинулся кпорогу.

– Гюрд! – окликнул он уже из-за дверей. – Скорее за мной!

Гюрд все еще склонялся над раненой, но она указала емувзглядом на дверь.

– Не оставляй своего господина, – выдохнула Гюлизар-ханым. –Ты же знаешь, он из тех, кто, отрубивши голову, чешет бороду! Умоляю тебя…

– Я не оставлю его, матушка, – кивнул Гюрд. – Не оставлю досамой смерти.

– Поклянись.

– Клянусь. Клянусь Аллахом! – Гюрд прижал руку к сердцу, иГюлизар-ханым чуть усмехнулась:

– Иди. Со мной побудет Рюкийе.

Гюрд быстро взглянул на Лизу и вышел.

– Рюкийе, – прошептала Гюлизар-ханым, шаря вокруг, словноискала что-то, и застонала. – Я должна повиниться перед тобой…

Ее стон вырвал Лизу из оцепенения. Она подползла краспростертой на полу армянке и обняла ее.

– Гоар, – всхлипнула Лиза, – Гоар, миленькая, не умирай!

– Нет, я умираю, дитя, – прошептала та. – Но ты не плачь, неплачь… Прости меня, Рюкийе. Это я напустила скорпионов в твою мыльню. Хотела,чтобы ты испугалась, чтобы все вокруг было пропитано твоим страхом. Сеид-Гирейлюбил, когда женщина источает страх. Это было для него словно благоуханиецветка для шмеля…

Но Лиза, не слушая, плакала в голос:

– Не умирай, Гоар! Я боюсь!

– Не бойся… – прошелестело в ответ так тихо, словно ветертронул сухой листок. – Не…

Она умолкла. Похолодевшие пальцы заскребли по ковру, и Лизаотчаянно завыла, хватая Гюлизар-ханым за плечи и тряся ее что было сил.

– Не надо, не надо, Гоар, прошу тебя!

Огромные черные глаза в провалах черных теней медленнооткрылись; и Лиза не поверила себе, когда вдруг увидела в них живые искоркиулыбки.

– Самая сладкая вещь в мире – человеческий язык. – ГолосГюлизар-ханым дрожал, словно она с трудом сдерживала смех. – Знаешь, чей следнайдет Сеид в подвале, в золе? Кто станет жертвой его?

Лиза недоуменно воззрилась на нее.

– Это… Чечек! Уж больше-то она не скажет мне – Бурунсуз! –выдохнула Гюлизар-ханым с последним смешком, и голова ее безжизненнозапрокинулась.

Лиза опустила веки покойницы, сложила руки и поправилачерный шелк покрывала на изуродованном лице.

Ей хотелось так и сидеть здесь, долго-долго, в мертвенномоцепенении, без чувств и мыслей; но Гоар следовало обмыть и переодеть, покакровь не засохла. Лиза с трудом поднялась и побрела к выходу. Надо позватьслужанок…

За дверью ее чуть не сбила маленькая татарочка, котораясломя голову неслась куда-то, прижимая к груди алые сафьяновые полусапожки.