Солдат императора - Клим Жуков

Возле рощицы на небольшом холме остатки еще недавно великолепной конницы строились для последней атаки. Вокруг стягивалось полукольцо из трех баталий. Чуть поодаль, имперская кавалерия добивала последние организованные отряды французских рыцарей. Там же в полном порядке ходили роты испанцев, и их пики быстро решали дело.

Трёхтысячный клин под лазуревым знаменем с золотыми лилиями устремился на строй ландскнехтов. Эскадроны не искали спасения, они знали, что его не будет.

И только безумный Валуа на что-то надеялся. Может быть ему виделось, как он разорвет шеренги ландскнехтов и вырвется с поля? Или все же мечтал о победе? Этого уже не узнать.

В ответ на могучее «Монжуа! Сен Дени!» вязкая масса пехоты заревела что-то вроде: «а-а-а бля-а-а-а!!!». И сияющий мир рыцарства в очередной раз столкнулся с тёмным миром наёмной пехоты.

И как всегда неудачно.

Франциск во главе эскадрона гвардейцев налетел на пикинеров. Конь осел, напоровшись на упертые в землю пики. Его спасли только прекрасные латы, как и короля. Из рядов стали выскакивать алебардисты, чтобы рубить, топтать и убивать завязшую конницу.

Преждевременно.

Король заставил коня взять разгон, сбил с ног зазевавшихся смердов и нацелился насадить на копье здоровенного ландскнехта в дорогих латах с двуручным мечём.

Но тот ловко отбил древко, скакнул в сторону, словно и не был закован в панцирь и, резко присев, одним махом отрубил коню передние ноги.

Валуа рухнул на землю.

Когда он собирался встать и выхватить меч, раздался топот копыт и над ним выросла грозная стальная фигура.

– Сдавайтесь, сир! Я вас узнал и не хочу убивать!

– Кто вы?

– Я Шарль де Ланнуа, командующий армией императора в Италии. Или вы предпочитаете, что бы я отдал вас тому мужлану, что стреножил вашего скакуна? Эй ты? Как тебя? Господи, Пауль Гульди, ну и имена у этих простолюдинов! Сир, вы сдаетесь?

Из анонимных записок:

«Не устаю удивляться, как изменчива воинская судьба. Три часа назад французское воинство было исполнено решимости растоптать нас и смешать с грязью. И где теперь они, сильные и вооруженные?

Страшная участь постигла предателей из числа ландскнехтов, что встали под знамёнами Чёрной банды. Их перебили всех. А кто случайно попал в плен, подвергли самым страшным пыткам и развесели на деревьях с выпущенными кишками. Швейцарцев перебили великое множество, но не стали в этот раз убивать всех пленных поголовно.

Кто-то смог спастись, многие нашли смерть в холодных объятиях Тичино, ведь герцог Алансон, отступая, уничтожил мост. Король Франциск I, Анн де Монморанси и Робер де ля Марк попали в плен, все прочие полководцы великой армии пали смертью храбрых, да примет Господь их души.

В завершение рассказа о битве, иллюстрируя изменчивость судьбы на поле брани, не могу не процитировать два отрывка из писем. Первое написал король Франциск своей матушке Луизе Савойской. Второе – неизвестный швейцарец из кантона Аппенцель. Сравните их.

„Любезная матушка, продолжая рассказ о моей несчастной неудаче, спешу сообщить, что я потерял всё, кроме жизни и чести, которые остались в целости“.

„Уважаемый отец и милые братья, из моих слов вы видите, что натиск не удался, и мы проиграли. Прошу вас как можно скорее собрать выкуп, ибо с нами здесь обращаются как с женщинами“».

Поле было устлано трупами. Мало кто мог выжить с серьезной раной, пролежав на мерзлой земле несколько часов. Но мы все равно ходили, наплевав на усталость, и высматривали знакомые лица.

Господи, сколько же народу навалили!

Если находили умирающих, то мизерикорд оказывал им последнее милосердие, не делая различий между своими и чужими.

В стороне, где утром, кажется, была атака жандармов на левофланговую баталию, послышался смех и кто-то крикнул:

– Глянь, это же старина Рихард!

– Дохлый?

– Я почем знаю. У него спроси.

– Эй, ты дохлый? – вопрос сопровождался звучным пинком.

– Отгребись, дурак. Я сплю. – Раздалось в ответ.

Так закончилась битва при Павии.

Альпы. Альпы, кажется, стали моей судьбой. Никак не отпускал меня этот маленький горный массив. С него началось моё знакомство с Землей. И вот я в третий раз за четыре года пересекаю его по неизменному маршруту Тироль – Италия. Разница лишь в том, что цель путешествия изменилась. Раньше мы ходили в Ломбардию, а теперь нацелились на Рим!

Я сказал «мы»? Я не ошибся. Мы – это армия ландскнехтов, которая протоптала глубокую колею через перевалы. Я, конечно, немного преувеличиваю, но зачастила наша братия в тёплые края основательно.

Помню, как в детстве любил бывать в Музее Транспорта на Асгоре. Больше тысячи лет назад в городах большой популярностью пользовался забавный способ перемещения, называвшийся «трамвай». Смешные вагончики ходили по рельсам, проложенным, не поверите, прямо по улицам, развозя людей туда-сюда, согласно установленным маршрутам.

Маниакальная привязанность к путешествию с фиксированным направлением туда (в Италию) и обратно (в Германию) здорово напоминала старый колесный анахронизм.

Очень мне нравилось рассматривать древние вагоны, похожие на жестяные домики. Самым большим счастьем было забраться внутрь и воображать, как залитый электрическим светом трамвай степенно ходил через ночную темноту.

Современные способы гораздо эффективнее, спору нет.

Но зато какой символизм в этой архаике! Какая смысловая нагрузка! Представляете: за окном дождь и ветер, хмарь и сырость. Темно. Неуютно. А по колее летит сгусток света и тепла, который несет людей строго установленным путем, не сворачивая (куда с рельсов сворачивать?).

По-моему, это лучшая метафора судьбы и оптимистического взгляда на неё.

Оптимизма мне, точнее нам, как раз очень не хватало. И от тёплого трамвайчика я бы не отказался. Лучше конечно пассажирский конвертоплан, но в контексте ситуации и рельсовый вагон показался бы мне раем.

Как было бы здорово.

Садишься на скамеечку, а кондуктор объявляет по громкой связи: Следующая остановка Рим. Уважаемые пассажиры, не забывайте свои вещи при выходе из вагона. А потом двери открываются и вся наша разудалая команда высыпает на тротуарах Вечного Города, шокируя жителей разнузданным поведением и невероятными шелками нарядов.

Как-то очень живо я себе вообразил такую картину, что невольно расхохотался.

– Чего ржешь? – недовольно спросил кто-то. Усатое лицо было обморожено и шелушилось. Усы заледенели, обратившись в унылые понурые сосульки вместо положенных бравому солдату задорных стрелок барометра, показывающего «ясно».