Островитяне - Кристофер Прист

Собираясь утром на работу, Алвасунд достала из большой картонной коробки специальный комбинезон с перчатками, из плотного материала, окрашенного в зеленые камуфлирующие цвета. Затем она опустила на голову большой шлем со стеклянным лицевым щитком и знакомым движением наклонила голову, предлагая мне ее поцеловать. Улыбаясь, я пошел к ней.

Она подняла щиток, постучала по нему.

– Я защищена.

– Да уж, не доберешься! – сказал я, безуспешно пытаясь дотянуться губами до ее губ.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Не рискуй.

– Я знаю, что делаю. А уж другие – тем более. – Она отстранилась и добавила: – У меня к тебе просьба.

– Какая?

– Все мои друзья называют меня «Алви». Зови меня так и ты.

– А ты можешь называть меня «Торм».

– Я уже так делаю.

Она защелкнула щиток, улыбнулась мне и, широко и неуклюже шагая, направилась к двери.

Я наблюдал за ней из окна квартиры, пока она стояла на тротуаре. Вскоре приехала машина, в которой уже сидела ее группа, и все они отправились на окраину города.

Наша квартира в Сивл-Тауне стала для меня ловушкой. Хотя Алви возвращалась каждый день, причем иногда довольно рано, и любила меня не меньше прежнего, мы постепенно стали отдаляться друг от друга. Я почти каждый день оставался один. Хотя у меня были обычные развлечения – книги, Интернет, фильмы и музыка, наружу я мог выйти только тогда, когда чувствовал в себе достаточно смелости, чтобы выдержать ментальную ауру. Кроме стен нашего дома, средств защиты у меня не было. Я не работал; оставалось лишь переписываться по электронной почте с бывшими коллегами на Иа.

Алви редко рассказывала о том, чем они занимаются; свою повседневную работу ее коллеги называли «списанием». Однажды в гавань прибыл грузовой корабль, который привез тяжелый трактор с логотипом «Управления» – один из тех, что используются при сносе зданий. Лязгая и извергая из себя дым, он поехал по улицам города, а затем прочь, вверх по склону холма.

Странная боязнь башен постепенно сменялась во мне более понятной тоской. В общем, я скучал по жизни на природе в субтропическом климате Иа. Хотя детство, проведенное на Гоорме, привило привычку быть в тепле и проводить время в одиночестве, еще несколько лет назад на Иа я обнаружил, что мне больше нравятся теплый морской ветер и холодные горы, густые леса и сверкающее море.

Вскоре я начал каждый день гулять по Сивлу – сначала просто для того, чтобы сменить обстановку, а затем во мне стал расти интерес к окрестностям города. Конечно, я в полной мере подвергался воздействию башен. И ничего, привык. Я осознал, что они не нацелены исключительно на меня, и после этого мог почти их игнорировать. Кроме того, успокаивала мысль, что по окончании очередной вылазки я вернусь в защищенный дом-убежище, к привлекательной молодой женщине.

Я наслаждался ежедневными прогулками. Я чувствовал, что снова оживаю, во мне усиливалось чувство физического благополучия. Все органы чувств обострились – мне казалось, что я вижу и слышу лучше, чем когда бы то ни было.

После двух-трех недель долгих прогулок ощущение ужаса стало едва заметным. Более того, мне так нравилось ходить под порывистым ветром, глядя на летящие облака, пригибающуюся траву, карликовые кусты и липкий мох, что я забывал, как мертвые башни влияют на мое настроение.

Однажды, карабкаясь по холмам в некотором удалении от города, я заметил глубокие параллельные борозды, оставленные гусеницами трактора. Я понял: где-то здесь работала Алви и ее «группа списания».

Я поднялся по склону, туда, куда вели следы, – хотелось узнать, что там.

В конце концов я пришел к пологому склону, который заканчивался гораздо ниже высшей точки местных пустошей. Именно в таких местах обычно и располагались башни. Самих башен не было видно, но скоро мне стало ясно, в чем дело. Я добрался до участка, где изрытая земля была покрыта многочисленными следами той тяжелой машины.

Вокруг валялись темные блоки – некоторые из них раскололись в ходе разрушения башни, многие остались целыми. Я походил по участку, рассматривая землю, окрестности, море вдали. Концентрации ментальных волн я не ощущал и поэтому предположил, что Алви, Реф и остальным удалось убрать существо или силу, которая здесь находилась.

В центре развалин я увидел глубокие канавы, траншеи, выкопанные в виде восьмиугольника.

Вернувшись вечером в квартиру, я ничего не сказал об этом Алви. Она пребывала в задумчивом настроении. Позднее к нам зашла Реф, и они стали негромко говорить о том, что нужно сделать перерыв в работе.

– Оно ко мне подбирается, – приглушенным голосом сказала Алви.

– Двое парней просят разрешения съездить на материк, – ответила Реф, очевидно, не подозревая, что я слышу ее даже из соседней комнаты.

– Тогда я тоже поеду, – сказала Алви.

– А как же Торм? – спросила Реф.

И Алви ответила:

– По-моему, ему здесь нравится.

В ту ночь мы предались бурным любовным утехам.

На следующее утро, как только за Алви заехал транспорт, я отправился к разрушенной башне.

Конечно, блоки были тяжелыми и сдирали кожу с рук, но если носить их по одному, а потом немного отдыхать… В середине дня я сделал перерыв. Мне уже удалось вернуть довольно много блоков в восьмиугольную траншею – туда, где когда-то находилось основание стены. Когда я вкладывал туда очередной камень, это казалось таким правильным и естественным, что он словно по своей воле вставал на место. К концу дня аккуратный восьмиугольный ряд блоков вышел на уровень земли, напоминая сознательно возведенную постройку.

Я возвращался к башне день за днем, работал только с блоками, которые почти не пострадали. Скреплять их было нечем, но практика показала, что камни крепко цеплялись друг за друга.

Вскоре восьмиугольная башня уже стала выше меня ростом. Я отошел в сторону, критически осмотрел постройку, полюбовался видом на долину и море.

Затем перелез через стену и впервые оказался внутри башни.

Меня окружали стены. Внутри царили темнота, ветер и шелест травы. Я сел, встал, вытянул руки, проверяя, могу ли дотянуться до противоположных стен одновременно.

Затем опять сел и просидел в башне до тех пор, пока не начало смеркаться.

Конечно, на следующий день я вернулся и приходил каждый день. Я перелезал через стену, занимал свое место в восьмиугольной камере и слушал голос ветра, дующего над пустошами. Мне нравилось сидеть там, а еще я любил приподняться и окинуть взглядом окрестности, над которыми возвышалась башня. Меня злило, что я не могу сидеть и смотреть наружу одновременно, однако вскоре нашлось очевидное решение.

В развалинах лежали несколько тяжелых деревянных балок, которые, судя по всему, когда-то использовались как опоры или стропила. Если бы я сделал отверстие в одной из стен и вставил в него балку, чтобы она поддерживала камни, находящиеся сверху, то у меня появилось бы примитивное окно. Тогда бы я смог тихо сидеть в башне, выглядывая наружу.