Скрытые таланты - Джейн Энн Кренц

Сиренити вскочила на ноги.

— Если ты собираешься в лоб выяснять отношения со своей семьей, мне лучше поехать с тобой.

— Нет. Я не хочу впутывать тебя в это.

— Но я и так уже впутана.

— Ты не поедешь со мной, и точка.

Дверь кафе открылась. На пороге стоял Уэбстер в своем обычном заляпанном грязью комбинезоне. Расплывшись в торжествующей улыбке, он разжал руку и показал гладкий круглый камень размером с ладонь.

— Ну как, Вентресс?

Калеб мельком взглянул на камень.

— Уэбстер, я сейчас очень спешу. Поговорим об этом, когда я вернусь, хорошо?

— Это не камень, а конфетка, — сказал Уэбстер. Он хитро посмотрел на Калеба. — И я знаю, где можно достать еще сотню таких же. Настоящих красавцев, как этот.

— Говорю вам, я сейчас очень тороплюсь.

— Возьмите его, — не отставал Уэбстер. — Положите его в карман. Поносите пока с собой. Посмотрите, каков он в руке.

— Хорошо, хорошо, давайте. — Калеб схватил камень и положил в карман куртки. — А теперь дайте-ка пройти, ладно? Мне предстоит неблизкий путь.

— Конечно, конечно, Вентресс. — Он озабоченно нахмурился. — Вы ведь не насовсем уезжаете, нет?

— Сегодня вечером вернусь. Мы обсудим потенциальные возможности вашего камня, как только я рассмотрю его получше.

— Ладно. — Лицо Уэбстера просветлело. — Хотел поблагодарить вас за то, что вы сделали прошлой ночью.

— Не стоит. Я ничего особенного не сделал.

— Конечно. — Уэбстер многозначительно подмигнул. — Как скажете, Вентресс.

Ничего не ответив, Калеб вышел за дверь и быстро зашагал по деревянному тротуару к тому месту, где был припаркован его «ягуар». Сиренити схватила свою куртку.

— Прости, Уэбстер.

— А? Ох, извини. Не подумал, что стою у тебя на дороге. — Уэбстер шагнул в сторону, пропуская Сиренити. — Вентрессу понравится камень. Вот увидишь.

— Я уверена, что понравится. — Сиренити на секунду остановилась и обернулась к Ариадне. — Скажи Зоун, что я уезжаю из города с Калебом. Вернусь вечером.

— Скажу.

Сиренити быстро повернулась, выскочила за дверь и помчалась к «ягуару». Калеб уже сидел за рулем. Когда она подбежала к машине, он включил мотор.

Сиренити рывком открыла дверцу и упала на пассажирское сиденье.

— Какого черта ты придумала? — спросил Калеб сердито.

— Я еду с тобой. — Сиренити пристегнулась ремнем.

— Нет, не едешь.

— Ты не можешь уехать без меня. — Сиренити откинулась на спинку сиденья и заперла дверцу. — Ты забыл, что ты мой партнер? Я никогда не брошу партнера на произвол судьбы. У меня есть определенные принципы, которые я должна соблюдать.

— Проклятие, — сказал Калеб.

Он включил скорость и выехал на дорогу.

Они проехали десять миль вниз по горной дороге, прежде чем Калеб снова заговорил:

— Разговор будет неприятный, Сиренити.

— Я знаю.

— Я не позволю тебе вмешиваться.

— Я и не собираюсь вмешиваться.

— Твое присутствие не повлияет на то, как я решил поступить в данной ситуации.

— Я это понимаю.

— Ты не отговоришь меня сделать так, как я решил.

— Само собой.

— Еще не поздно. Я могу развернуться и отвезти тебя обратно в Уиттс-Энд.

Сиренити положила руку на длинную, напряженную мышцу верхней части его бедра.

— Я не позволю тебе ввязаться в это одному, помнишь, я говорила, что каждый человек живет с приставшими к нему кусочками других людей?

— Помню.

— Не смотри сразу, но к тебе прилип огромный кусок меня. И отлепляюсь я не очень легко.

Калеб не нашелся, что на это сказать. Она была права, причем даже больше, чем думала и чем могла знать. С каждым проходящим днем и каждой ночью он все яснее осознавал, насколько велик приставший к нему кусок ее и в какой большой степени она стала неотъемлемой его частью — жизненно важной, абсолютно необходимой.

Калеб взглянул в зеркало заднего обзора и увидел собственное отражение. Оно было плотным и реальным — живым. Я определенно выгляжу взбешенным, подумал он, но плотным и реальным. Настоящим. Живым. Я могу прикасаться к вещам. Я имею значение. И вещи, и люди могут прикасаться ко мне.

— Черт, — пробормотала Сиренити.

— В чем дело? Передумала ехать со мной?

— Нет, проблема не в этом.

— А в чем?

Она дернула себя за длинную, свободного покроя блузу из цветастого батика, надетую поверх широких расклешенных брюк из этой же ткани. Линию талии подчеркивал замысловато украшенный пояс с массивной пряжкой.

— Не успела заскочить в телефонную будку и преобразиться в стиле Городской и Сельской Мисс.

— Не беспокойся об этом. — Калеб бросил взгляд на ее непокорные рыжие кудри и улыбнулся. — Tы и так выглядишь замечательно.

— Правда?

— Можешь мне поверить, ты никогда не выгдядела такой прекрасной. Разве что, пожалуй, на тех снимках, которые сделал Эстерли.

Сиренити повернула к нему голову с такой быстротой, которая не оставляла сомнений в том, насколько неожиданными были для нее эти слова.

— Ты ведь так и не сказал мне, что думаешь об этих фотографиях.

Калеб вспомнил эффект противопоставления простодушной наивности и вечной женственности, так прекрасно схваченный Эстерли на фотографиях Сиренити.

— Ты была права. Они действительно произведения искусства. У Эстерли ты получилась чем-то вроде мифической лесной нимфы. Изначальной, словно одна из стихий природы. Прекрасной.

— Я рада, что они тебе понравились. — В голосе Сиренити слышалось облегчение. — Меня немного встревожила твоя реакция. Ты почти ничего не сказал, после того как увидел их.

— Меня отвлек звонок Франклина, насколько я помню, а потом то одно, то другое мешало вернуться к этой теме. Эти твои снимки просто потрясающие.

— Спасибо.

Уголком глаза он увидел, как ее губы начали складываться в довольную улыбку.

— И когда все это закончится, — добавил спокойно Калеб, — я собираюсь сделать так, чтобы и негативы, и все до одного отпечатки этих снимков оказались в моем безраздельном владении.

Ее глаза округлились.

— Почему?

— Потому что эти фотографии станут частью моей персональной коллекции фотоискусства.

— Я не знала, что ты коллекционируешь произведения фотоискусства.