Варфоломеевская ночь - Владимир Москалев

— Вы сказали прежде, что прокурор был один.

— Их было шестеро; остальные ждали его у ворот.

— Черт возьми, и вы один рискнули отправиться в погоню за ними?

— А почему бы и нет? Тем более что это были всего лишь судейские чиновники, а у меня были с собой шпага и пара пистолетов. Так вот, я догнал их и под дулом пистолета заставил прокурора тут же, не сходя с места написать требуемое охранное свидетельство для обитателей замка, а также пригрозил ему расправой в том случае, если он не сознается в заблуждении относительно господина де Тальси. С этим документом я и вернулся в замок. Но, к великому моему сожалению, старый граф отказался выдать за меня замуж дочь, объяснив это различием наших с ней вероисповеданий. Удар свалил меня с ног. Я снова заболел. Когда выздоровел, мне больше нечего было делать в замке, и я отправился на поиски друзей, с которыми вместе решил бы, что мне делать дальше. К тому времени осада с Ла-Рошели была уже снята…

— Как! — воскликнули все трое. — Король прекратил осаду Ла-Рошели?

— Во всяком случае, я никого не встретил на подступах к крепости. Когда я вошел туда, среди моих бывших друзей я не нашел никого, с кем мог бы связать дальнейший жизненный путь, но зато я узнал о замке герцогини Д'Этамп, и тотчас отправился узнать, в чем там дело. Со мной вызвалось поехать две сотни молодцов, но я сказал им, что отправлюсь на разведку один, а при надобности вернусь за ними. Вот так и случилось, что я оказался у ворот вашего замка, где наконец встретил моих старых друзей.

— И вы проехали совершенно беспрепятственно?

— Совершенно.

— И не встретили ни одного вражеского отряда?

— Ни одного.

— Значит, они сняли осаду и вернулись в Париж.

— В Париж?

— Ну да, куда же еще могло отправиться войско, которое послал сюда король?

— Верно, конечно, только те, что осаждали ваш замок, были простым сбродом из головорезов, рыщущих по дорогам Франции в поисках приключений и легкой наживы. Вряд ли король стал бы посылать сюда вооруженный отряд, у него на уме была одна Ла-Рошель, ему хватало забот и с ней одной.

— Вы думаете?

— Так мне сказали жители Ла-Рошели. А если учесть, что в последнее время в стане католиков начался голод и распространились повальные эпидемии, косившие людей почище вражеских пуль, то станет ясно, что герцогу Анжуйскому не было никакого дела до замка герцогини Д'Этамп, о котором он, по-видимому, даже и не знал. Хочу добавить еще одну немаловажную и любопытную деталь. Во время осады крепости клан Монморанси образовал какую-то новую партию, в которую помимо них самих входят наш король Генрих, принц Конде и… кто бы вы думали во главе? Герцог Алансонский. Все они гневно осуждают Парижскую Заутреню и ратуют за терпимость в вопросах веры. Они предложили осажденным сделать ночью вылазку, в результате которой братья Монморанси разделаются с Гизами, а Алансон, которому не дает покоя зависть к Генриху Анжуйскому и который сам хочет занять его место, — со своим братом. Но гугеноты не поверили и возможность второй Варфоломеевской ночи дня католиков, и замысел провалился.

— Значит, именно нездоровая атмосфера всеобщей подозрительности друг к другу, а также неудавшаяся осада вкупе с голодом и болезнями в войске и вынудили герцога Анжуйского снять блокаду и вернуться в Париж?

— Вовсе нет. Он уехал, чтобы сделаться польским королем.

— Польским королем? — воскликнул Лесдигьер. — Этот ублюдок мечтает стать королем Польши?

— Он уже стал им, а польские послы направляются в Париж. Что касается его мечтаний, то обо всем позаботились его мать и, полагаю, его брат Карл тоже. Судя по тому, что я слышал, братья ненавидят друг друга и Анжу мечтает о престоле Франции, вот Карл и решил избавиться от него, пока братец не зарезал его в собственной постели.

— Но откуда вам об этом известно?

— Так, кстати, мне сказали и в Ла-Рошели.

— А откуда об этом знают они?

— Да потому что во время приступов они как ни в чем не бывало переговаривались друг с другом, спрашивая у бывших товарищей-гугенотов, что стояли под стенами, как здоровье нашего короля Генриха и что вообще творится на свете.

— Вот так осада! — воскликнул Шомберг. — На что же надеялся король, посылая такое войско?

— Вы правы, мсье, чуть ли не добрая половина его состояла из новоиспеченных католиков, еще вчера бывших гугенотами. Им ли стрелять в бывших единоверцев? Но они все же усердно палили из пушек и аркебуз, направляя дула то слишком высоко, то слишком низко.

— Нет, ну кто бы мог подумать! — продолжал возмущаться Лесдигьер. — Они избрали своим королем принца-убийцу, у которого руки по локоть в крови! Разве не известно им, что учинил он в ночь на святого Варфоломея? Может быть, они хотят, чтобы он то же самое устроил и в Польше?

— Вот уж поистине небывалый случай, — развел руками Матиньон. — Но все это козни его матушки, готов поклясться пеленами Иисуса, и мы до тех пор будем оставаться в неведении, пока не приедем в Париж.

Все с удивлением воззрились на него, ожидая объяснений.

— Ну да, — продолжал Матиньон, поочередно посмотрен на каждого, — вы не ослышались, я предлагаю поехать и Париж. Я уже соскучился по юному Конде, которому, черт возьми, обязан служить, а вам, — он поглядел на Лесдигьера и Шомберга, — надлежит находиться при особе короля Наваррского, которому, думается мне, как никогда нужна сейчас помощь и поддержка. Ведь они с Конде остались совершенно одни пленниками в чужом дворце, кишащем заговорами и убийствами. И именно в это время, когда весь двор занят предстоящими важными событиями, нам всем надлежит подумать о том, чтобы…

И он замолчал, испытующе глядя на каждого по очереди.

— О чем же? — спросил Шомберг.

— Я, кажется, догадался, — произнес Лесдигьер. — Чтобы спасти нашего короля из плена!

— Да! — воскликнул Матиньон. — А для этого нам надо ехать в Париж. И, черт меня возьми, если я окажусь неправ, когда скажу, что, кроме нас, это не сделает никто.

И он поднялся с места во весь громадный рост. Вслед за ним встал Лесдигьер и взял его за руку:

— Мы отправимся туда немедленно, Матиньон, ибо у меня уже нет мочи находиться здесь в полном бездействии, тем более что я давал слово Жанне Д'Альбре находиться при ее сыне.

С другой стороны Матиньона взял за руку Шомберг:

— Нас заметят, о нас будут говорить, но никто не станет нами заниматься. Полагаю, что преследования гугенотов на этом закончились, тем более в самом Париже, который занят сейчас ожиданием польских послов. Но ей-богу, господа, мы ничего не потеряем и не выиграем, если выедем завтра поутру, а не сейчас.

Все без дальнейших объяснений поняли, на что намекал Шомберг. Среди здешней прислуги у него была любовница, с которой он и мечтал провести последнюю ночь. Такая же любовница, кстати, была и у Лесдигьера. Пройдет некоторое время — и каждая из них родит мальчика. Став взрослыми, они однажды найдут своих отцов. Но это уже совсем другая история.