Музыкальный инстинкт. Почему мы любим музыку - Филип Болл

Такой вид ритмического чувствования можно проанализировать посредством математической теории так называемых «связанных осцилляторов» – ряда маятников, которые «чувствуют» колебания друг друга. Два маятника закрепляют на одном держателе и через некоторое время они синхронизируются, потому что вибрации передаются от одного маятника к другому через общий держатель. Голландский ученый Христиан Гюйгенс сделал это открытие в 1665 году, когда заметил, что маятники двух часов на его каминной полке отсчитывают время в унисон (на самом деле они двигались синхронно, но в противоположных направлениях). Как и все живые организмы, одноклеточные слизевики обладают встроенным биохимическим осциллятором. Вероятно, гибкое чувство ритма Physarum возникает из множества биохимических осцилляторов, которые пульсируют на разных частотах и дают клеткам возможность принимать и предчувствовать широкий диапазон импульсов. Сходная способность вовлекаться в ритм обнаруживается у светлячков, которые умеют синхронизировать свечение, когда собираются вместе. Конечно, это нельзя сравнить с человеческой групповой игрой на барабанах, ведь светлячки умеют синхронизироваться только в ограниченном диапазоне частот и могут поддерживать только строгий периодический пульс, то есть ничего сложного и синкопированного.

До недавнего времени не было выявлено ни одного высшего организма, способного вовремя попасть в музыкальный ритм: азиатские слоны умеют создавать бит, выбивая строгую последовательность ударов по барабану с помощью колотушки, зажатой в хоботе,[55]† но они не подстраивают ритм под других барабанщиков. Бытовало предположение, что это умение присуще исключительно людям, но в 2008 году Анирудх Патель совместно с коллегами изучил «танцевальное» поведение самца большого желтохохлого какаду по имени Снежок, жившего в парке птиц в Нешвилле, штат Индиана. Снежок даже стал маленькой знаменитостью после появления на YouТube видео с его танцами под поп-музыку. Снежок, казалось, действительно двигался под музыку, но наверняка утверждать было нельзя; но Патель и его коллеги доказали, что какаду может перестраивать свои движения, чтобы попадать в разный темп, после чего ситуация разъяснилась. Эпизоды синхронии осуществлялись птицей преднамеренно, а не случайно.

Снежок как танцующая птица не уникален. Можем ли мы в таком случае говорить о «музыкальности» какаду? Напротив, результаты исследования говорят, что возможность ритмической синхронизации не является специфической музыкальной адаптацией, потому что в мире животных не существует настоящей музыки. Это важно с позиции идеи о том, что музыка возникла как вид групповой активности и, опираясь на постоянный ритм, дала развитие координации и социальному единению. Умение какаду двигаться под ритм не опровергает эту идею, но заставляет задуматься над тем, что музыка стала возможной потому, что наши предки изначально обладали чувством ритма. То есть не музыка повлекла за собой развитие чувства ритма, а наоборот.

Данный вывод предполагает, что умение какаду подстраиваться под ритм или бит берет начало (с точки зрения нейронауки и эволюции) в том же месте, что и у людей; может быть, все так, может быть, нет. Очевидно, что мы не рождаемся с чувством ритма: в западных обществах способность синхронизировать движения с ритмом не проявляется до четырех лет, а до этого времени дети танцуют в собственном темпе (очень милом). И хотя четырехлетние дети способны недолгое время придерживаться стабильного ритма песни, они не стремятся долго его сохранять. Способность поддерживать ритм длительное время развивается через год или позже, как и умение хлопать в такт, а не просто подражать длительности нот.[56]

Я не хочу сказать, что маленькие дети не умеют распознавать ритм; у них просто не в достаточной степени развиты моторные функции, чтобы двигаться в соответствии с ритмом. Мы определенно обладаем чувствительностью к ритму с самого раннего возраста: двух- и четырехмесячные дети могут определять (в очень скромных показателях – всего пятнадцать процентов) изменение темпа и способны различать простые ритмические шаблоны; семи- и девятимесячные дети способны улавливать достаточно тонкие изменения в ритмических узорах, трансформирующие ритм с регулярным битом в ритм без регулярного бита. (Как и в других исследованиях с участием новорожденных, результаты оценивали по поведению и фокусировке внимания, например, по поворотам головы.) Судя по результатам, младенцы предпочитают ровные ритмы сложным и нерегулярным.[57]

Итак, мы не можем сказать наверняка, обладают ли люди врожденной способностью обнаруживать повторяющиеся импульсы в сложной последовательности различных звуков, а распространенная идея о том, что новорожденные приобретают чувствительность к ритму под звук биения сердца матери, пока является чистым предположением. Даже если она правдива, способность слышать и различать ровный ритм не относится к музыкальным качествам: акустические закономерности слишком распространены в окружающем мире, поэтому о них нельзя судить исключительно как о музыкальной адаптации.

Самый достойный сожаления аспект оркестрового исполнения рок-музыки заключается не в покровительственном намеке на то, что в конечном итоге это тоже «настоящая музыка», и даже не в том, что рудиментарная гармонизация рок-музыки не поддается полифонической аранжировке. Нет, проблема заключается в том, что рок-музыка без рок-тембра похожа на веганское мороженое. Зачем вообще готовить блюдо, главный ингредиент которого находится под запретом? С таким же успехом можно сыграть «Purple Haze» на ксилофоне.

Тембр считается характеристикой музыки, создающей ее индивидуальность. Если говорить о вокале, то тембр является ключевой причиной возникновения наших симпатий и антипатий. Билли Холидей, Фрэнк Синатра, Нина Симон, Боб Дилан, Том Уэйтс, Роберт Плант, Дэвид Боуи – тембры их голосов опознаются за секунду. Тембр в большей степени, чем выбор песен, определяет качество звучания. Эмотивная сила тембра безмерна. Когда джазовый органист Джимми Смит включает динамики Лесли (громкоговорители с вращающимся рупором, изменяющие тембр звука, – прим. ред.), заставляя их мгновенно трансформировать звучание, то тембр (ускорение модуляции высоты звука или вибрато) словно бы меняется быстрее.