Мост Душ - Фиона Макинтош

* * *

Элспит находилась в плену вторые сутки. Предыдущий день она провела словно в бреду — как из-за выпитого снадобья, так и по причине потрясения, вызванного невероятным развитием событий. Девушка до сих пор не могла прийти в себя, но уже поняла, что рядом с ней находятся только женщины, мужчин среди пленников нет. Точнее, они выступали здесь в роли надзирателей. Выбравшись из сарая, она набралась мужества и заговорила с одной из подруг по несчастью.

— Что мы здесь делаем?

— Наконец-то заговорила. Не волнуйся, с нами было то же самое.

— Что это за место?

— Мы пленницы. Они заманивают нас в ловушку, затем привозят сюда.

— Зачем?

— Кто ты?

— Меня зовут Элспит. Я из Йентро, это в северной Моргравии.

Женщина удивленно подняла брови.

— Ты проделала долгий путь от своего дома, Элспит. И еще пожалеешь, что судьба свела тебя с Эриксоном. Меня зовут Альда, я из юго-восточного Бриавеля.

— Ты сказала, он заманивает женщин в ловушку?

Альда кивнула.

— Для этих проклятых состязаний.

Элспит посмотрела на Альду с недоумением, не понимая, о чем идет речь.

— Состязания? — переспросила она.

— Это для них, конечно. Ему хорошо платят за нас.

— Альда, — дрожащим голосом сказала Элспит, — тебе придется мне все подробно объяснить.

В кроне высокого дерева прокричала птица. Обе женщины посмотрели наверх, но не смогли увидеть маленькую пустельгу, прячущуюся в густой листве.

— Мы будем драться, а они заключать пари. После трех побед нас продают. Мне нужна еще одна победа, и я смогу выбраться отсюда.

Элспит и представить себе не могла, что жизнь такая многогранная штука.

— Продают?

— На юге Моргравии процветает торговля живым товаром. Неужели ты ничего об этом не слышала? — спросила удивленная женщина.

— Ничего.

— Так вот. Там очень большой рынок. В крошечную бухту, которая называется Чим, это на восток от Рамона и на запад от Аргорна, приходят корабли с Экзотических островов. Они регулярно покупают рабов. — Альда пожала плечами, заметив на лице новенькой недоверчивое выражение. — Там по крайней мере не хуже, чем здесь, но для начала тебе, конечно, придется выдержать три боя.

Элспит соображала с трудом.

— И как драться? Голыми руками?

Женщина громко захохотала, но смех прозвучал чересчур резко, с ноткой отчаяния.

— На ножах, глупенькая. А это значит, до смерти. Ты будешь драться сегодня вечером, моя девочка, за свою жизнь и за право быть проданной как рабыня. Забудь свою прошлую жизнь, ее больше нет. — Женщина задумалась, бравада куда-то исчезла, она печально покачала головой. — Может быть, когда-нибудь я снова увижу семью, сына, но сейчас мне надо выжить еще в одном бою.

Элспит схватила новую знакомую за руку.

— Альда, я не умею драться.

— Никто из нас не умеет, девочка! Мне помогает выжить животный инстинкт. А ты, полагаю, сегодня ночью увидишь в главном загоне свою кровь, смешанную с песком.

Элспит не удержалась и расплакалась. Слишком много на нее свалилось в последние два дня.

Альда отцепила ее руку от своего рукава.

— Не жди ничего хорошего ни от меня, ни от кого-нибудь другого. Мы не знаем, кого следующего придется зарезать, чтобы выжить. Два дня назад, например, пришлось убить женщину, которая мне очень нравилась. Я не хочу ничего о тебе знать, потому что ты можешь стать тем человеком, которого мне придется лишить жизни. Они так развлекаются; заключают пари, а потом продают нас. Это Эриксон все придумал. Он использовал маленькую девочку, чтобы заманить тебя?

Элспит кивнула, не переставая плакать.

— Не стоит себя винить. Со мной случилось то же самое. Я воспользовалась их предложением, чтобы поскорее добраться до дома. Обманывать людей они мастера.

— Что ты делала в Верриле? — спросила Элспит, не в силах больше продолжать этот разговор. Она опять услышала крик птицы, но не обратила на него внимания, обнаружив, что стоит на коленях в пыли, цепляясь за юбку женщины, не желавшей продолжать разговор.

— Неважно. Больше я ничего рассказывать тебе не собираюсь. Не думай, что мы стали подругами. Я не могу и не стану никому помогать. Лучше соберись с силами, потому что тут или ты убьешь, или тебя убьют. Пойми это.

Альда убежала в другой конец строения. Никто не увидел слез, которые она проливала там, ужасаясь своей жестокости. В какое чудовище превратили ее мужчины!

* * *

Уил тоже готовился к смерти, но хотел сам выбрать, какой именно она будет. В этих обстоятельствах еще одна смерть казалась избавлением. Откровенно говоря, ему было все равно, кем он станет. Уил знал одно: он больше не может быть Иленой, но и, конечно, ему не хотелось превратиться в Селимуса. Как бы он ни мечтал о браке с Валентиной, мысль о том, чтобы стать нынешним королем Моргравии, вызывала омерзение. Каждый раз, когда Уил представлял себе лицо Селимуса, он всеми силами пытался отогнать это ужасное видение. Из головы не выходило предупреждение Финча, что в некоторых случаях последствия дара Миррен могут быть непредсказуемыми, но Уил не хотел сейчас об этом думать, он отчаянно нуждался в вере во что-то хорошее.

В конце концов чтобы избавиться от угнетающих мыслей, он умылся, расчесал волосы и откинул на спину золотые пряди, не позволив им рассыпаться по плечам. Уил отказался поменять костюм для верховой езды. Сейчас не до реверансов. Тем не менее он очень тщательно вычистил костюм от пыли, решив, что Илена не должна умереть неопрятной, испачканной в грязи. Сестра всегда стремилась хорошо выглядеть, и это было меньшим, что он мог сделать для своей сестры, учитывая, что в его намерения входило убить ее во второй раз.

Уил посмотрел в маленькое потемневшее зеркало, которое оставил Джессом. И она, и зеркало видали и лучшие времена. Тем не менее даже покрывшаяся местами ржавчиной поверхность не могла скрыть прелестных черт Илены. Она очень похудела за последние дни, но это только прибавило ей какой-то мистической красоты. Уил вспомнил мать на смертном одре.

Изнурительная лихорадка превратила изящную, элегантную женщину в скелет: мама умерла, пытаясь вдохнуть еще хотя бы немного воздуха. Но в минуты, когда болезнь отступала, она оставалась необыкновенно красивой. Илена будет такой же, пообещал себе Уил, глядя в глаза сестры, казавшиеся больше, чем обычно, из-за ее теперешней худобы и из-за томившей его душу печали.

Уил бросил зеркало на пол, разбив его вдребезги — никогда больше оно не отразит это печальное, призрачное лицо.

Он повернулся к двери, услышав звук шагов. Это были Харкен и еще один офицер, уже приходивший ранее.