Изумрудный шторм - Уильям Дитрих

Солнечные часы. Солнце… Да, солнце! Ну, конечно же! Мне было чему поучиться у многих уважаемых мыслителей и ученых. Архимед построил огромное зеркало, с помощью которого поджег и уничтожил древнеримскую эскадру, подступившую к Сиракузам. Возможно, и мне удастся использовать ту же идею, чтобы взорвать бочки с порохом. Солнце поднималось все выше, горы к востоку уже не окутывала туманная пелена, и первые яркие лучи осветили место нашей стоянки. К счастью, при мне оказалось увеличительное стекло, которое я приобрел, чтобы определить подлинность изумруда, который непременно верну, стоит только мне ухватить этого подлеца Мартеля за глотку. Так что можно использовать стекло, чтобы сфокусировать эти первые утренние лучи солнца.

– Выгнутость этого прибора позволит сфокусировать излучение, – с важным видом заявил я своим товарищам, совсем не уверенный в том, что правильно объясняю. Когда строишь из себя ученого, лучше выражаться как можно туманнее.

Фраза явно произвела на них впечатление. Тем временем французский отряд приближался; мы слышали, как солдаты перекликались между собой, продолжая карабкаться к нам. А у нас не было ничего, чтобы их остановить. Они находились на расстоянии в сотню ярдов, внизу, в тени деревьев.

Я достал увеличительное стекло и, дрожа от нетерпения, подставил его лучам тропического солнца. Время никогда не является константой, все зависит от обстоятельств. Бывает, оно ползет, точно улитка, или летит, подобно орлу. Яркий весенний день проходит быстро, а дождливый и холодный тянется целую вечность. Теперь же время как будто бы вовсе остановилось – я ждал, когда клочок высохшего мха начнет дымиться, сетуя на то, что лучи светили еще недостаточно жарко, и не был уверен, получится у меня или нет. Тем более что к востоку на горизонте собирались облака. Что если сейчас они перекроют спасительный источник света? Да и ветер поднялся сильный…

Быстрее, быстрее, ну, давай же!

– Оберните кончик моего копья сухими листьями, пусть будет как факел, – распорядился я, пока мы ждали. – И обрызгайте листья остатками рома. Если сработает, будет чем поджигать шнуры от запалов.

Чернокожие воины закивали. Видимо, они думали, что я знаю, что делаю.

Казалось, прошла вечность. И вот мы услышали бряцание оружия – отряд из пятидесяти французов преодолевал последнее препятствие на пути к нам.

– Они приближаются, Итан, – предупредил меня один из моих товарищей. Все они залегли рядком у дамбы, и воды ручья продолжали подниматься – еще немного – и они хлынут через плотину. Когда, когда, ну когда же? Как мог я забыть столь элементарную вещь: пропотев над добычей огня столько времени, следует прикрыть его спиной от ветра! Вначале потерял сына, потом – жену, а теперь, кажется, и здравый смысл…

Да, сумасшедшая выдалась неделя!

Хотя… Нет, разум я еще окончательно не потерял. Растопка задымилась.

– Не оставь нас, Дамбалла! – молился Джубаль.

И вот, наконец, мелькнул змеиный язычок пламени.

– Сойдите с дамбы, – предупредил я повстанцев.

Французы заметили какое-то движение, и снизу грянул выстрел. Мысленно я представил, как все взоры солдат из подразделений Дессалина, замерших в ожидании, обратились к редутам. Возможно, это насторожит и французов, и тогда застичь их врасплох не получится. Моя глупость могла разрушить весь план атаки.

– Держи факел, белый человек. – Один из моих спутников протянул мне копье, наконечник которого был обернут листьями и обильно сдобрен крепчайшим ромом. Я сунул его в огонь, и факел вспыхнул.

– Сейчас они будут стрелять, уже выстроились в линию! – выкрикнул еще один из повстанцев.

Я бросился к дамбе. Вода доходила уже почти до ее краев. Бочонки стояли внизу, запалы торчали из них, как стебли овса, а находившиеся еще ниже, у подножия горы несколько десятков мужчин так и взревели, увидев меня с горящим факелом в руке. А затем они упали на колени и прицелились из мушкетов. Было бы просто самоубийством спускаться на виду у них, чтобы поджечь порох, но ведь это была моя идея, разве не так? Я обернулся и посмотрел на своих товарищей. Нет, никто из рабов не станет теперь делать за меня грязную работу. Ее должен сделать только я, а для этого требовалась незаурядная храбрость.

И вот я спрыгнул вниз и, размахивая факелом, оставлявшим дымный след в воздухе, бросился к первой бочке и поднес факел к запалу. Шипение, вспышка – и шнур загорелся.

Защелкали выстрелы.

Я кинулся ко второй бочке и поджег ее шнур.

Снова раздались выстрелы, и на этот раз я услышал, как в дамбу с противным чмоканьем врезаются пули – звук, ставший таким привычным за последние дни. Слава богу, что в руках у них были не слишком надежные мушкеты, а не длинноствольные ружья, позволяющие вести более прицельную стрельбу! Вода начала стекать с края плотины, и ручейки ее неумолимо приближались к пороховым бочкам.

– Скорее, Итан! – крикнул Джубаль.

А чем, черт возьми, он думает, я тут занимаюсь?!

Третий бочонок, затем четвертый, пятый, треск выстрелов… Дымки от залпов картинно поднимались в утреннем воздухе, запалы весело пылали и тоже добавляли дыму и пламени, и я сиял ярко, точно монета на солнце, а крики теперь доносились и сверху, и снизу, от линии французских укреплений. Я был выставлен напоказ, точно мишень в тире, и в таком виде полз вдоль внешней части дамбы, поджигая по очереди каждый запал на бочонках. Просто безумие какое-то!

– Итан, первая вот-вот взорвется! – предупредил Джубаль.

А ко мне тем временем бежали солдаты, направив на меня штыки и стволы мушкетов. Им оставалось преодолеть последний невысокий холмик, и раскрасневшийся от усердия лейтенант, грозно размахивая своей саблей, направлялся прямо ко мне. Выкрикивались также предупреждения о бочках с порохом и приказы немедленно затушить фитили.

А у нас не было оружия, чтобы отстреливаться.

И тогда я развернулся и метнул копье, этот пылающий метеор, издав при этом воинственный клич, как какой-нибудь африканский воин. Молодой офицер находился всего лишь в нескольких ярдах от меня, и я хорошо разглядел его раскрасневшееся лицо. При виде копья глаза его испуганно расширились. Что он подумал в этот последний момент, офицер, находившийся в тысячах миль от родной Франции, знавший, что половину его армии выкосила желтая лихорадка, что командир его – жестокий и жалкий распутник и что черная армия уже стучится в двери его гарнизона? А теперь еще он видел пылающее копье, запущенное неким выпачканным в грязи безумцем, видел ряды дымящихся бочонков с порохом и головы шести караульных, выставленные на краю дамбы и взирающие на него невидящим взглядом.

Копье попало в цель: мужчина вскрикнул, а сабля его взлетела в воздух, вращаясь, точно лопасть ветряной мельницы. Он отлетел назад, в сторону своих товарищей, и из груди его торчала рукоятка моего примитивного оружия.

Я поплелся к нашему сооружению и вдруг заметил, что кругом потемнело – небо быстро затягивалось тучами, которые собирались перед рассветом на горизонте. Солнца почти не было видно. Мне просто повезло, что я успел воспользоваться увеличительным стеклом.