Осторожно, спойлеры! - Оливия Дейд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Турна, который имел бы ее в темноте, трахал бы сзади при любой возможности и избегал бы смотреть ей в лицо так же, как делал это с самой первой встречи.
Но по крайней мере он спал бы с ней. В отличие от ее нынешнего мужа.
Мужа, позолоченного солнцем. С гладкими мышцами и идеальными чертами. Вежливого, внимательного и далекого, как луна над головой.
Очевидно, для Энея любой темноты было недостаточно, чтобы скрыть, на ком он женился, кого ему придется трахать. Для него она была не просто невзрачной и неуклюжей, и всем прочим, что ей когда-либо говорил отец. Она была неприкасаемой. Настолько уродливой, что ему было невыносимо коснуться ее хоть пальцем.
Так она и верила бы в это, если бы однажды ночью не напилась. Очень-очень сильно. Впервые в жизни. На девичнике Дидоны, пытаясь утопить свою глупую зависть к тому, как бывшая Энея – теперь преданная подруга Лавинии – сумела забыть его и жить дальше, чего Лавинии никогда не видать, ведь она его жена.
Когда она вернулась домой в такси, он встретил ее на подъездной дорожке, предупрежденный сообщением Дидоны. Когда она покачнулась, он прижал ее к своему боку, обхватив сильной рукой за плечи.
– Ты не обязан меня касаться. Я знаю, ты не хочешь. Ясно дал понять, – невнятно произнесла она, подняв на него мутный взгляд.
Он остановился посреди тротуара как вкопанный, все еще поддерживая ее и хмуря в замешательстве лоб.
Затем, когда она повторила ужасную, унизительную правду, он сердито вперил в нее взгляд, сверкающий, словно звезды над головой, и выдал собственную правду.
– Я хочу прикасаться к тебе каждую минуту каждого дня уже много месяцев, – сказал он. – Что за хрень ты несешь?
24
Эйприл отмахнулась от его попытки утешить ее в родительской гостевой комнате, так что Маркус не пытался снова трогать ее. Вместо этого он молча взял у нее ключи, передал ей коробку с салфетками и бутылку с водой, выбрал в навигаторе адрес ее квартиры и повез их домой.
Она не хотела, чтобы он к ней прикасался. Это ее право, и без сомнения у нее была веская причина отдалиться от него. Он просто не понимал, что это за причина. И хоть ему отказали в физическом контакте, он все еще мог украдкой поглядывать на нее, пока вел машину. У знаков «Стоп» и на светофорах, и пока ждал в очереди поворачивающих налево.
Мимолетными взглядами он искал на ее заплаканном лице хоть какой-то намек на то, что сделал не так, и… не находил. Ничего.
Выражение ее лица было непроницаемым. Его растерянность и нервозность росли с каждой секундой. Без предупреждения Эйприл показала направо.
– Остановись там.
Они проезжали маленький парк недалеко от шоссе, и он послушно свернул на стоянку.
– Выбери место, чтобы никого не было рядом, пожалуйста.
Маркус выбрал последнее место в ряду, чтобы обеспечить им наибольшее уединение. Через несколько мгновений машина остановилась и гул мотора стих, но Маркус крепко сжимал руль. Потому что он нервничал и потому, что приходилось держать руки подальше от нее, пока она не будет готова к прикосновению.
Он всматривался в ее покрытое пятнами лицо и скомканные салфетки у нее на коленях, челюсть болела от напряжения, он испытывал жгучую потребность утешить ее. Она молчала.
– Эйприл… – наконец произнес он с хриплой мольбой. – Я не знаю, что произошло с твоей мамой, и не знаю, где я напортачил, но я, очевидно, это сделал. Прости меня.
Он думал, что понял. Ее отец был козлом, и ей не нравилось находиться в его обществе. Если Маркус будет отвлекать этого человека, она сможет провести время с матерью и пережить поездку в родительский дом. Проще простого.
Только вместо этого она страдала. Очевидно, что он совсем не помог, а бросил ее на произвол судьбы. Его кожа горела от стыда, что он невольно оставил ее в беде. Ужасное ощущение! Самое худшее.
Может, он просто недостаточно внимательно слушал? Или она рассказала ему меньше, чем он понимал, меньше, чем ему было необходимо, чтобы поддерживать и защищать ее? И если так, то как он умудрился не заметить такое явное упущение?
После очередной мучительной паузы Эйприл наконец ответила на его извинение. Ее резкие и внезапные слова прозвучали пугающе громко в тишине салона:
– Мой отец ненавидит толстых. Включая меня. Мама хочет спасти меня от осуждения людей вроде него, поэтому постоянно дает советы по поводу моего тела. – Она сжала дрожащие губы. – Сегодня я сказала ей, что больше не буду приезжать к ней, если они идут в комплекте, потому что у меня нет никакого желания видеть его. Потом я сказала, что совсем перестану общаться с ней, если она не перестанет обсуждать мое тело.
Металлический привкус во рту. Он прикусил что-то до крови – губу, щеку или язык, и это казалось правильным. После того, что она только что сказала, должна пролиться кровь.
Вот дурак. Бывают козлы, а бывают… Он даже не знал, как назвать ее отца.
Даже сейчас, зареванная, с пятнами на щеках, Эйприл сияла в льющемся в окно солнечном свете. Как ее отец может не видеть ее красоты или ценности, как мог отвернуться от дочери, которая должна быть его величайшей гордостью, Маркус не понимал.
А мать. Родная мать!
В каком-то смысле это было даже хуже, верно? В конечном итоге на пренебрежение зловредного отца наплевать легче, чем на нечаянные оскорбления от матери.
Брент не стоил ни секунды времени Эйприл, ни одной ее слезинки. Но Джо-Энн…
Джо-Энн хотела защитить дочь. У Джо-Энн были самые лучшие намерения. Джо-Энн любила дочь, любила искренне, но все равно обижала ее. Снова и снова.
Мысль о том, что Эйприл росла в такой атмосфере, убивала.
Черт, ему хотелось обнять ее! Ему нужно было обнять ее. Вместо этого он пытался найти верные слова и так крепко сжимал руль, что костяшки пальцев его побелели.
Когда он открыл рот, Эйприл подняла руку:
– Пожалуйста, дай мне выговориться.
На язык попало больше крови, но он кивнул.
– Я хотела, чтобы сегодня ты был рядом, держал меня за руку. Показал им, что мне не надо менять внешность, чтобы иметь хорошие отношения, и поддержал меня во время тяжелого разговора с мамой. – Она потерла свои покрасневшие глаза и вздохнула. – Мне был очень нужен мой парень, а не публичная версия тебя. Но я не сказала тебе ничего из этого,