Океаны Айдена - Михаил Ахманов

— Отправишься завтра, Шостак, — сказал Шахов, пристально глядя на лейтенанта. — Да ты садись, садись, не стой столбом. В ногах правды нет.

— Слушаюсь, товарищ генерал.

Шостак осторожно опустился на диван, но даже в таком положении был он не ниже Шахова. «Богатырского роста парень! — довольно подумал генерал. — Два метра с лишним… А плечи, плечи! Быка поднимет и не охнет!»

Еще раз оглядев «ходока», он поинтересовался:

— Гурзо тебя проинструктировала? Насчет возвращения?

— Так точно.

— Ну, хорошо. Теперь меня послушай. Пробудешь там не дольше часа — скажем, от тридцати до шестидесяти минут. За это время ты должен обнаружить Одинцова и обменяться с ним хотя бы парой слов. Ты будешь где-то поблизости от него, на дистанции в двести-триста метров. Выглядит он иначе, чем ты помнишь, но узнать можно. Помолодел, загорел… Тебе показывали его фотографии в молодости?

— Да, товарищ генерал.

— Вот такого и ищи! Заговоришь с ним на русском, он тебя тоже признает. Но на всякий случай первым словом должен быть пароль. Смотря по ситуации, скажешь, или напишешь, или как-нибудь еще изобразишь: «Один». Прозвище у него такое: Один — Одинцов… Ясно?

— Ясно.

— Первым делом — Один! А то еще зарубит тебя сгоряча… Мир там не очень дружелюбный, лейтенант. Я вот к дикарям попал… — Шахов поморщился. — Ну, тебя ведь с моим отчетом знакомили?

— Разумеется, товарищ генерал.

— Еще одна вещь, чтобы побыстрей его найти. Может, с ним девушка… Рост небольшой, симпатичная, черноволосая, похожа на наших девиц… европейской расы, я хочу сказать… Особые приметы: ямочки на щеках, веснушки у носа, губы яркие, пухлые. В общем, увидишь, узнаешь!

Шахов прошелся по кабинету, бросил взгляд в окно на заснеженный парк и вздохнул. Вот и зима уже кончается… Больше года пролетело! Но время прошло не зря, нет, не зря… Определенный прогресс достигнут, и если Гурзо не ошиблась со своей гипотезой, перспективы самые блестящие. Ну, поживем, увидим…

Он повернулся к лейтенанту:

— Не знаю, где ты окажешься, Шостак. Может быть, на том тропическом острове, среди дикарей, а может, в айденской столице или где-то еще. Я так понял, что полковник на месте не сидит, изучает ту реальность… Но в любом случае в контакты с местными не вступай. То есть постарайся не вступать, если позволят обстоятельства. Народец там свирепый, им ножиком пырнуть, что рюмку опрокинуть. Опять же не известно, в кого ты воплотишься, в купца, солдата, дикаря… Дело удачи!

— Мы обсуждали с Еленой Павловной возможные варианты, — произнес лейтенант. — Думаю, в этом смысле я подготовлен.

— Надеюсь, что так. Вопросы есть?

— Есть, товарищ генерал. Что я должен передать? О чем спросить? Какая информация вас интересует?

Шахов снова прошелся по кабинету, бормоча под нос: «Информация… информация… черт с ней, с информацией…» Потом, нахмурившись, сказал:

— Ты, Василий, ни о чем его не расспрашивай. Не настырничай, лейтенант! Что расскажет, то расскажет. Но глаза держи открытыми, опишешь потом всю обстановку, ситуацию, все разговоры слово в слово. Ему можешь передать, чтобы он за близких не тревожился. Я имею в виду эту новую методику Виролайнена, радиус рассеяния и все такое. Вот об этом ты ему скажи. Так, мельком. Больше ничего. — Генерал сдвинул брови, словно о чем-то вспоминая, и добавил: — Ну, если у него проблемы возникли, окажешь полное содействие. Мало ли что!

— С этим я не задержусь, — сказал Шостак и усмехнулся.

«Сейчас тебе будет не до улыбок», — подумал Шахов, поднимая взгляд к потолку.

— Еще одно, лейтенант. Когда ты уйдешь, твой носитель, тот человек, в которого ты на время воплотишься, он… словом, он превратится в безмозглого кретина. Тебе об этом говорили?

— Да.

— Так вот, для Одинцова это лишние сложности. Конечно, все от обстоятельств зависит, но может оказаться так, что сложности неминуемы. Ты сам оценишь обстановку и решишь, как поступить с носителем — просто бросить или уничтожить. Ты понял, о чем я говорю?

Глаза Шостака потемнели.

— Понял, товарищ генерал. Такая ситуация прорабатывалась с инструктором. Носителя лучше изъять — так, чтобы даже тела не нашли.

— Вот именно. Это не приказ, лейтенант, но весьма желательное завершение визита. С тобой, конечно, ничего не случится. Напоминаю, что тело твое в гибернаторе, и ты с гарантией в него вернешься. А носитель… — Шахов сделал жест, будто стряхивал с руки пылинку.

— Могу ли я обратиться с просьбой к полковнику? — произнес Шостак.

— Только в самом крайнем случае. Лучше, если ты сам… сам разрешишь проблему. Ясно, лейтенант?

— Я постараюсь. Я очень постараюсь… — Он поднял глаза на Шахова. — Я не боюсь, товарищ генерал.

Одинцову так и не пришлось пустить в ход длинный прямой клинок, которым его снабдила Р'гади. Когда они, проехав с километр, добрались до обширного сада, окружавшего жилище Х'раста, большая из айденских лун стояла еще высоко, а меньшая, стремительный Кром, успевший за ночь дважды пробежать по небу, уже скрылся за горизонтом. Мягкая поверхность грунтовой дороги заглушала топот копыт, и Одинцов рискнул приблизиться к дому. Это строение выглядело внушительно — раза в три длиннее, чем дворец Ар'каста, и на этаж выше. Подходы к жилищу первого советника оказались свободными — ни стены, ни изгороди, ни рвы не преграждали путь. Власть эдора была крепка, о ворах и разбойниках в Ксаме слыхом не слыхали — во всяком случае, в этом аристократическом пригороде Катампы.

Знаком велев девушке спешиться, Одинцов осмотрел здание. Вдоль фасада дворца шла галерея, плоскую кровлю которой поддерживали квадратные колонны. На них опирался балкон, на первом этаже были широкие арочные окна, а на втором и третьем — стрельчатые, поуже, напоминавшие бойницы. Парадный вход в жилище первого советника располагался посередине — лестница о шести ступенях вела на галерею к большой двустворчатой двери, щедро окованной бронзой. По обе ее стороны пылал огонь, бросая отблески света на металлические шлемы и доспехи стражей.

Их было двое, и они не столько охраняли дом, сколько находились при лестнице и двери для почета и общего впечатления. Один спал, присев на ступеньку, другой дремал, опершись на копье, — Одинцов мог разделаться с обоими за полминуты. Несомненно, Х'раст являлся богатым человеком, и его людям было что стеречь — вот только от кого? Грабителей в Ксаме не водилось, что составляло приятное отличие от империи с ее разношерстным населением.

Насколько знал Одинцов, этот порядок обеспечивался не одной лишь строгостью закона. В Ксаме каждый был приписан к определенному делу, которое кормило подданного, и неплохо. Крестьяне принадлежали князьям, ремесленники — богатым мастерам и торговцам, солдаты — их благородным военачальникам; над всей этой пирамидой стояли ад'серит и эдор, бдительно следившие за тем, чтобы высшие не выжимали из низших более положенного. Это, конечно, не значило, что эдор возлюбил своих бедных чад больше, чем богатых, — просто каждому полагался свой кусок — в зависимости от древности рода, деяний предков и собственных заслуг. Рабов ксамиты не держали, все слишком честолюбивые князья быстро укорачивались на голову, чужеземцам разрешалось посещать только портовые города на севере и востоке. Одинцов полагал, что найти в Ксаме недовольных и, к примеру, поднять бунт совсем не просто, — даже с его земным опытом пришлось бы поломать голову.