Право на одиночество - Анна Шнайдер

Однако на последней неделе отпуска ко мне вернулся страх. Я с ужасом думала о том, как вернусь в «Радугу», как вновь увижу своего начальника, как… Только бы он не брал меня больше за руку! Только бы не подходил близко! Только бы…

Видя моё состояние, Аня хмурилась и пыталась меня растормошить с помощью вечерних возлияний и поездок за город, по грибы. Как ни странно – помогало. И моё решение – не изменять себе ради мимолётной интрижки – становилось всё твёрже день ото дня.

Август пролетел так, как будто он был не месяцем, а днём. И в последний день лета, переехав от Ани в свою квартиру, я обновила батарейки в «вечной свече», прошептав:

– С днём рождения, отец.

Он улыбался мне со снимка такой знакомой улыбкой, которая при жизни была ещё ярче. Если бы не… если бы не я, в этот день ему исполнилось бы 55 лет.

И я закрыла глаза, погружаясь в самое главное воспоминание о папе – такое же яркое, как глаза и улыбка мамы, и такое же тёплое, как южное море в летний день.

Я стояла посреди залитой солнцем лесной полянки. Мне девятнадцать, лето выдалось удивительно урожайным на грибы, и папа взял меня с собой за город.

За прошедшие два часа мы с ним набрали почти по полной корзинке белых. И сейчас я стояла, подставив лицо под летнее солнышко, наслаждаясь его ласковыми лучами.

– Смотри, какой белый, Наташа! – позвал отец, приближаясь ко мне с грибом в правой руке. Это был большой боровик со светлой шляпкой и толстой ножкой, настоящий красавец.

– Ух! – выдохнула я, забирая гриб у папы и с восхищением его рассматривая. Сбоку налип коричневый дубовый листочек, и я осторожно счистила его.

– Пойдём покажу, где я его нашёл, там наверняка осталось и на твою долю, – засмеялся отец.

Я кивнула и радостно зашагала следом за ним, аккуратно положив боровик в корзинку.

В лесу дивно пахло травой, мокрой землёй, а ещё – грибами. Этот грибной дух не спутать ни с чем тому, кто, как я, с самого детства всюду ходил за папой-грибником. Свой первый боровик я нашла в полтора года, когда мама повела меня в кустики справить естественную надобность.

Вокруг стояла тишина, нарушаемая только шелестом листвы и пением птиц. Для жителей города это удивительное ощущение – ведь в любом парке слышно шум автотрассы. А сейчас я не слышала ничего, кроме наших шагов, ветра в кронах деревьев и чириканья какой-то невидимой птички.

– Папа, – позвала я.

– Да, доченька?

– Скажи, а почему ты так долго не любил маму?

От неожиданности отец оступился и чуть не выронил корзину с грибами. Я улыбнулась, глядя, как он собирает выскочивших из неё боровиков.

– Э-э-э… В связи с чем вопрос?

– Ну просто интересно стало. Глядя на вас сейчас, трудно поверить, что мамина история любви… точнее, ваша история любви – правда. Не понимаю, как ты мог не любить её.

Как я ни старалась смягчить свой голос, в нём слышалось осуждение.

Папа вздохнул, остановился и сел на поваленное дерево, лежавшее неподалёку. Недолго думая, я устроилась рядом, приготовившись слушать.

Такими уж были мои родители – они никогда не отлынивали от важных для меня разговоров. Вот я – да, отлынивала, а папа с мамой всегда отвечали на мои архиважные вопросы. И только после того, как их не стало, я поняла, насколько это было удивительно… и ценно для меня.

– Понимаешь, дочка, все люди меняются с течением времени. То, что тебе кажется правильным решением сейчас, через год будет казаться невыносимой глупостью, и наоборот. Вот так и я… Ты ведь слышала нашу историю со стороны мамы и восприняла её тоже со стороны мамы. А теперь попробуй представить себя на моём месте. Представь, что ты встречаешься с девушкой, которую любишь, а потом оказывается, что эта девушка тебе изменяет. А другая девушка, которую ты считаешь своим другом, любит тебя совсем не как друга. Тут есть, от чего свихнуться, тебе так не кажется?

Подумав, я согласно кивнула.

– Вот и я… С одной стороны, я понимал, что общение со мной приносит Лизхен только боль, а с другой – не мог от неё отказаться. Каждый раз, когда я решал – всё, больше я ей не звоню, пора это прекращать – мне через пару дней становилось невыносимо. Твоя мама, Наташа, обладает удивительным даром – дарить тем, кто её окружает, тепло и свет, спокойствие и радость. Ты знаешь это не хуже меня. И рядом с ней я действительно оживал. И каждый бы ожил, зная, что его любит такая прекрасная девушка!

Я хотела возмутиться, но отец опередил меня:

– Я знаю, Наташа – я эгоист. И если бы на моём месте была Лизхен, она бы смогла отказаться от общения со своим несчастным и влюблённым другом. А я вот не смог. Но в конечном счёте, дочка, разве не привёл этот мой эгоизм к нашему совместному счастью? А вот что было бы, будь я так же благороден, как твоя мама, – ещё неизвестно… Скорее всего, мы жили бы, как многие люди – с нелюбимыми под боком, страдая от того, что расстались друг с другом.

Я вздохнула. Сказать на это мне было нечего. Действительно, если бы на месте отца была мама… я точно не появилась бы на свет.

– Мне нравилась Лизхен, всегда нравилась. И если бы она не призналась мне в любви столь поспешно, возможно, я бы сам стал за ней ухаживать. Но то письмо с признанием страшно напугало меня. И я стал бояться своих чувств, дочка. Ты сейчас вряд ли сможешь понять это, но, поверь, такое поведение свойственно многим молодым мужчинам. Особенно свободолюбивым. Я понимал, что Лиза может ограничить мою свободу. Есть такие девушки, с которыми возможны только серьёзные отношения, и никак иначе. Твоя мама как раз из таких. И поэтому я сам отталкивал её, когда начинал бояться, что Лизхен опять становится мне немного больше, чем друг. Мне до сих пор стыдно, когда я вспоминаю, как я тогда себя вёл и что говорил ей.

Отец поморщился. Да уж, «стыдно»… Я была готова убить его за то, что он так обидел мою маму.

– До сих пор не понимаю, как она смогла тебя простить, – буркнула я. – Я бы точно не смогла. Никогда в жизни!

Вскинувшись, я вдруг увидела, что папа смотрит на меня и улыбается.

– Ты – наша дочь, Наташа. И поэтому я искренне сомневаюсь, что ты в будущем будешь столь же принципиальна, как сейчас. Понимаешь, когда мы слышим чужие истории, читаем книги или смотрим фильмы, мы воспринимаем это… отвлечённо, что ли. А когда такое происходит в собственной жизни… Здесь всё видится несколько с другой стороны, дочка. Когда смотришь в глаза человеку, которого любишь, и знаешь, что он любит тебя и жалеет о своём поступке… Простить легко, дочка.

Почти то же самое мне сказала мама несколько лет назад, когда я плакала из-за Антона. Насколько похожими всегда были мысли и чувства моих родителей… Словно они – не два разных человека, а один, просто родившийся почему-то в двух телах.

Впрочем, возможно, так оно и было.

Я смотрела на отца, чьи голубые глаза смеялись, на его искреннюю улыбку, и поневоле тоже начинала улыбаться…