Боль так приятна. Наука и культура болезненных удовольствий - Ли Коварт

В каком-то смысле мне было легче открыться в начале этой книги. Признание в сексуальных наклонностях и даже просто разговор о них может быть возбуждающим, конечно, но признание в уязвимости – это немного другое. Шокировать людей легко. Позволить себе быть увиденным и, возможно, даже понятым? Ужас. Легко рассказывать истории, у которых есть конец, но гораздо труднее позволить кому-то стать свидетелем жизни в моменте. Я не знаю, чем закончится эта история. Я просто знаю, что сейчас я чувствую себя счастливой. И боль играет роль в этом.

Глава 10

Блаженство

Сегодня 13 сентября 2020 года. Моя сезонная депрессия продолжается, но она так откровенно меркнет по сравнению со спектром ежедневных новостей, что я ее почти не замечаю. В этот же день год назад я летела через всю страну, чтобы попробовать самый острый в мире перец на пыльной ярмарочной стоянке. В последний раз я появлялась на публике шесть месяцев назад. В эти дни я сижу дома и работаю удаленно; мировая пандемия в самом разгаре.

Сегодня моя маленькая суббота разворачивалась в островке спокойствия – диссонирующего чувства: драгоценного, немного тошнотворного и тревожного. Западное побережье охвачено огнем, социальные сети переполнены фотографиями красного неба, просьбами о помощи в поиске близких и лайфхаками для установки фильтров на кондиционеры. Огромные бури рождаются в горячих океанах, а Салли превращается в ураган, что готовится через два дня обрушиться на побережье Персидского залива.

Мой город, который до неузнаваемости изменили многочисленные туристы и владельцы отелей, все еще охвачен пандемией. Приближаются выборы. Но я в порядке. Здорова, сыта, обеспечена, влюблена. Трудно совместить ужас от происходящего с тихими домашними радостями. Трудно писать о привилегиях, удаче и радости перед лицом превосходства белой расы, жестокости полицейских, изменения климата, новых штаммов коронавируса, жадности корпораций, голода, загрязнения воды и всех тех страданий, которые поражают мою страну и мою планету. В воздухе пахнет горем и страхом. Это страшные времена.

В комнате стоит кровать, застеленная большой красной простыней, и маленький стол. Я мечтала об этом несколько недель, месяцев, лет. Когда в последний раз вас по-настоящему пугало то, чего вы отчаянно хотели? Я могла думать только об этом сегодня утром за завтраком, поедая булочки с домашними баклажанами и кабачками, посыпанные молотым перцем чили; мой рот горел, пока мы с Кейси корпели над словесными головоломками и пили кофе.

Я могла думать только об этом во время послеобеденной пробежки: мой мозг, как обычно, был возбужден, электрические фантазии бурлили в каше мыслей из работы и забот. Я бегала вокруг дома битый час, наматывая круги по исхоженной дороге, как монах-агорафоб, снова и снова пробегая мимо Кейси, который скрупулезно проверял заказ пиломатериалов. Обычно, когда он на улице, я бегу чуть быстрее, немного удлиняю шаг, легче приземляюсь на ноги, желая произвести впечатление. Сейчас я витаю в облаках; легкие высоко вздымаются, разум толкает тело вперед. Кажется, я целую вечность мечтала о сегодняшнем вечере, меня переполняет желание воплотить в жизнь интимную фантазию, на исследование которой ушли годы.

В комнате он велит мне намочить тело, и я это делаю. Он спрашивает, как я себя чувствую: нервничаю. Я спрашиваю, нужно ли мне что-то надеть; эмоционально я уже в космосе, но внезапно чувствую себя стеснительной и уязвимой. Он говорит, что это лишнее, параллельно расставляя на столике два вида дезинфицирующих средств, коробку с перчатками, коробку с марлевыми прокладками, контейнер для острых предметов и коробку с иглами. Я дрожу, совсем немного. Кейси – легкий и пленительный человек, и он может так сфокусироваться на мне, что я начинаю дрожать, моя кожа приобретает цвет вяленой ветчины.

Часто в наших сессиях есть импровизация, присутствуют сильные удары и разные подручные средства; но сегодня все будет более формально, даже торжественно. Мои руки похолодели и потеют, но обнаженная грудь согрета любовью, желанием, я готова упасть в обморок. Чувствую себя нелепо: мультяшные возгласы и учащенное дыхание. Трудно объяснить людям, что самый жесткий (и классный) секс у меня случается с самым добрым и любящим партнером. Иногда я беспокоюсь: а вдруг кто-то решит, что я плохая, потому что хочу этого, или что он плохой, потому что наслаждается этим. Но теперь вы прочитали книгу, так что, возможно, поймете нас.

Он велит мне лечь на кровать. Он осторожно стерилизует мне спину, ягодицы, бедра, стоя надо мной на коленях; он делает это так аккуратно, что мне кажется, у меня сердце выскочит из груди от ласки. Я изо всех сил стараюсь не шевелиться, нервная энергия бурлит в моем теле. Я осторожно приподнимаю верхнюю часть тела, как влюбленный тюлень, и делаю глоток воды из стакана, который он для меня поставил. Я шевелю пальчиками ног. Я прислушиваюсь к подготовительным звукам, пока мое тело сияет под светом лампы, и пытаюсь привести в порядок разум: мысли бегут согласно механике ноцицепции; я набираю полные легкие воздуха, чтобы заглушить страх, который готовит меня к боли. Конечно, я хочу, чтобы было больно, но пусть боль будет управляемой, такой, чтобы ее можно было выдержать.

После шести лет совместных игр Кейси очень хорошо умеет настраивать меня на переживание боли. Он знает, что меня пугает, как обездвижить меня страхом, как заставить рыдать еще до первых ударов. Но сегодня ритуал другой. Страх вызывает не мое положение тела, не то, что расположено у меня над головой, не болезненное балансирование на столе, не раскачивание тела на канатах. Нет, сегодня страх вызван антисептическим запахом, как в кабинете врача, и пластиковым хрустом открываемых медицинских принадлежностей.

– Вы готовы? – спрашивает он низким голосом.

Я отвечаю «да», что, в общем, правда – насколько это возможно. Я до ужаса боюсь уколов, и мое тело трепещет в ожидании. Чувства обостряются от осознания того, что должно произойти, и я слышу, как он снимает колпачок с иглы для подкожных инъекций.

– Сделай глубокий вдох, детка, – говорит он, и я повинуюсь. – Я так горжусь тобой.

Я начинаю проваливаться сквозь кровать.

Я не знаю, где он сделает проколы, сколько их будет и какие будут ощущения. В прошлом я делала несколько пирсингов хряща, таких неаккуратных, какие может сделать парень, который моет посуду в местном суши-ресторанчике, когда не работает и пьянствует на кухне у твоей подруги. Я много часов проводила без движения, набивая татуировки. Еще у меня есть годы неудачного опыта с врачами: я попадала в больницы и выходила из них, чуть не умерла, стала жертвой ненадлежащего ухода от слишком усердных медиков-социопатов.

Но это – игровой