Странный сосед - Лиза Гарднер

Я ужасно нервничала и уже была на взводе, когда в диалоговом окне появился вопрос, хочу ли я открыть или сохранить си-эс-ви. Что делать? Время истекало, я кликнула «открыть», и экран передо мной заполнила таблица «Эксель».

Я полагала, что открою дюжины URL-адресов. Порносайты? Чат-форумы? Жуткие фотографии перепуганных детишек? Свидетельства того, что человек, которого я выбрала, чтобы вырастить моего ребенка, – закоренелый педофил или один из тех больных ублюдков, которые охотятся в «MySpace» на двенадцатилетних девочек? На что я надеялась? Чего боялась? Я зажмурилась и не могла заставить себя открыть глаза.

Что делал мой муж этими долгими ночами?

Экран дрогнул. Я уже знала, что увижу, – и не ошиблась.

«ДраджРепорт», «Ю-эс-эй тудэй», «Нью-Йорк таймс».

Мой муж надежно хранил свои секреты.

На следующий день, в «окно», Итан уже ждал меня в компьютерной лаборатории.

– Получилось? – спросил мой помощник.

Я не знала, что сказать.

– Ну, так как? – нетерпеливо повторил он. – Узнали, что ваш муж делает в онлайне?

Я потеряла дар речи.

– Шестиклассники не настолько хорошо разбираются в Интернете, – деловито добавил он. – Я в их возрасте разбирался, но я был один такой в классе, так что на этот счет вам беспокоиться не стоит. Остается работа, но школьные компьютеры я проверяю постоянно, и ничего интересного там нет.

– Итан!..

Он пожал плечами.

– Так что последний вариант – вас беспокоит что-то в доме. Ри только четыре, значит, это ваш муж.

Я села. Так было лучше, чем стоять.

– Порнография? – Итан смотрел на меня невинными голубыми глазами. – Или проигрывает ваши сбережения?

– Не знаю, – выдавила я наконец.

– Запускали «Паско»?

– Запускала. Только три URL-адреса, те же самые, что я видела раньше.

Итан выпрямился.

– Правда?

– Правда.

– Вау. У вас, должно быть, «Шреддер» стоит – программа для полного удаления файлов. Я о них только слышал. Круто!

– Это хорошая программа?

– Хорошая, если вы пытаетесь замести следы. Эти программы, «Шреддер» или «Скраббер», действуют как скребки. Вычищают все оставленные вами в кэше следы.

– То есть уничтожают то, что ленивый компьютер в противном случае удалять бы не стал?

– Нет. Программы-удалители тоже ленивые. Кэш они чистят автоматически, так что вам не обязательно делать это вручную. Пользователь заходит в разные места, а «Шреддер» за ним подметает. Но поскольку отсутствие истории браузера – это тоже красный флажок, то ваш муж пытается создать фальшивый след. К счастью для нас, в этом он не слишком хорош.

Я не произнесла ни слова.

– И самое здоровское – эти программы-удалители не вполне надежны.

– Хорошо, – пробормотала я.

– Каждый раз, когда вы кликаете интернет-страницу, компьютер создает столько временных файлов, что никакой «Шреддер» до всех не доберется. К тому же он занимается только каталогами, а сами файлы где-то лежат, и нам просто нужно их найти.

– Как?

– С помощью другого инструмента. «Паско» – это как лекарство, которое продается без рецепта, а нам нужно кое-что особенное.

– У меня нет знакомых фармацевтов, – безучастно сказала я.

Итан Гастингс ухмыльнулся.

– У меня есть.

Ди-Ди снова снился ростбиф. Она была в своем любимом буфете, выбирая между баклажаном с пармезаном и сочным кровавым ростбифом. Ди-Ди выбрала оба, правой рукой погрузившись в баклажан и прихватив левой щепотку тонких, сочащихся полосок ростбифа. Расплавленный сыр тек по пальцам, капельки соуса ползли по подбородку.

Ну и пусть. Она взгромоздилась на накрытый белой скатертью стол, поместив задницу между зелеными фруктовыми колечками в желе и подносом с вишневыми пудингами. Подхватила ладошкой подрагивающее, вязкое желе. И лизнула вязкий, мучнистый крем, остывавший в охлажденной креманке.

Она проголодалась. Просто умирала с голоду. Потом еда вдруг исчезла, а Ди-Ди оказалась на громадном, покрытом атласом матрасе. Лежала на животе, лицом вниз, голая, потягиваясь и довольно мурлыча под руками незнакомца, который творил что-то волшебное с ее ягодицами и бедрами, проникал между ними все глубже. Она знала, куда бы направила эти руки. Знала, где бы хотела ощутить их прикосновения. Знала, что хочет отдаться им. Она подняла услужливо бедра, и тут вдруг ее перевернули, бесцеремонно развели ноги, и между ними забился в натужном, неукротимом порыве… Ди-Ди подняла глаза и уставилась в усатое лицо Брайана Миллера.

Она дернулась и проснулась в собственной спальне. Отбросила простыни. Доковыляла до ванной. И взглянула на себя в зеркале над раковиной.

– Этого, – твердо сказала Ди-Ди своему отражению, – не было.

Полшестого утра.

Она почистила зубы и приготовилась к очередному дню.

Ди-Ди смотрела на жизнь без розовых очков. В полиции не протянешь двадцать лет, если не постигнешь нескольких суровых истин относительно человеческой натуры. В первые двадцать четыре часа, когда дело касается исчезновения, шансы найти человека живым составляют примерно половину. Всякое случается. Взрослые уезжают. Пары ссорятся. Одни держатся, другим нужно сорваться на денек-другой. Вот почему в первые двадцать четыре и даже, может быть, тридцать шесть часов Ди-Ди еще заставляла себя верить, что Сандра Джонс жива и что они, детективы бостонской полиции, могут вернуть ее домой.

Теперь, по истечении пятидесяти двух часов, Ди-Ди думала уже не о том, чтобы найти пропавшую мать, а о том, чтобы обнаружить тело. Но, даже имея в виду эту задачу, она понимала, насколько важен фактор времени.

И в преступлении, и в расследовании есть определенный ритм. В первые двадцать четыре часа сохраняется надежда не только на то, что жертва еще жива, но и на то, что преступник облажается. Похищение, нападение, убийство – все это происходит на высоком эмоциональном фоне. Охваченные порывом чувств, люди обычно совершают ошибки. На волне адреналина, под грузом тревоги или даже раскаяния, преступник действует в режиме паники. Он сделал что-то плохое. Надо бежать. Бежать? Как и куда?

Но время идет, день за днем, результата у полиции нет, и преступник понемногу успокаивается, приходит в себя. Он выстраивает оборону, избавляется от улик, отрабатывает собственную версию и даже перетягивает на свою сторону ключевых свидетелей – как, например, четырехлетнюю дочь. Другими словами, неумеха-любитель становится криминальным гением.