Смертельный мир - Евгений Константинов

Максим выжил случайно. В подводном мире, куда периодически опускал его безжалостный рыболов, на аппетитную приманку в очередной раз позарилась не щука, а менее зубастый хищник – окунь. Мужик вытащил рыбу, а Максим умудрился освободиться от веревок, отлетел в сторону и упал в прибрежную крапиву. Видимо, мужик заметил его полет и, чтобы найти сорвавшегося живца, задействовал прибор на увеличение, потому что Максим понял, что стал таким же, как прежде, но в высокой и злой крапиве найти его не получилось. Зато выбравшийся из зарослей Максим увидел на берегу мужика, моющего руки, неслышно к нему подобрался, схватил лежащий на земле приборчик и, нажав кнопку, превратил шестипалого рыболова в лилипута. После чего сделал с ним тоже самое, что и он с его сестрой и друзьями – насадил на крючок и подбросил на съедение щукам.

Месть свершилась быстро, а у Максим Акиньшин стал владельцем выборочного преобразователя – прибора, созданного неизвестно кем и неизвестно где, но, по здравому размышлению, только не на Земле. Исправно работавший все последующие годы прибор превратил обычного парня в Творца, который в дальнейшем создал мир за стеной. Который, ничуть не усомнившись, преобразовывал, а, по сути, вырвал из нормальной жизни, зачастую обрекая на скорую гибель, очень-очень много людей. Который только что сам был уменьшен до размера в одну треть спички…

…Болело все тело, особенно суставы. Было холодно, или создавалось впечатление холода из-за того, что не очень-то комфортно оказаться полностью обнаженным на металлической плите. Максим Николаевич хорошо знал, что представляет собой эта плита, и знал, почему это место называется «Пятак». Это действительно был пятак, то есть, пятикопеечная монета с гербом и надписью «С С С Р». При создании мира за стеной Максим Николаевич укрепил монету на Нейтральном острове, чтобы затем опускать туда людей переносящим лучом. И вот теперь сам очутился на Пятаке.

Мучила жажда. Те дни, пока Максим Николаевич оставался пленником Василия Фролова, тот не особо баловал его водой и едой, из-за чего он заметно осунулся. Но даже все это, вместе взятое, было пустяком. Вокруг него стояли пятеро. Две минуты назад с той стороны стены он видел их, совсем крошечных, сначала идущих по магнитным мостам, потом, поднимающихся на вершину острова…

– Ну, с пришествием, – прошептал Манай вмиг пересохшими губами. – Все, о чем собирался говорить кардинал на большой сходке, в одно мгновение оказалось никому не нужным. Все планы и надежды утратили значимость.

– Ты?! – закричала Гуща. – Макс! Скотина!!!

– Кто? Кто это? – тоже закричал Низлый, схватив царицу за локоть. Гурлий, тяжело опиравшийся на палочку-трость, и Халимон непонимающе переводили взгляды с Маная и Гущи на пришлого. Не дождавшись ответа, Низлый отпустил Гущу и подскочил к старику.

– Князь! – окликнул его Манай. – Я не зря пригласил вас сюда. Перед нами, сам Максим Николаевич. Творец!

– ТВОРЕЦ?! – одновременно выкрикнули пораженный князь и два короля, вмиг очутившиеся рядом со стариком, который невольно поднял руки, защищая лицо.

– Творец, – подтвердил кардинал и тоже подошел к старику. – Почему ты здесь, Максим? Где выборочный преобразователь?

Максим Николаевич медленно опустил руки. Губы дрожали, по впалым щекам катились слезы.

– Отобрали, – еле-еле выдавил он из себя. – Василий отобрал – брат Сергея Фролова. Это Василий меня преобразовал.

– Брат Фролма? – удивлению короля Гурлия не было предела.

– Но как ты смог это допустить?! – закричал Манай. – Что теперь будет со всеми нами, с миром за стеной?!

– Я не знаю, не знаю…

– Но наши законы! Василий знает про существующие здесь законы?

– Ему наплевать на ваши законы…

– Нет, Максим, теперь уже это НАШИ законы, – поправил Манай теперь уже бывшего Творца.

– Это про какие такие законы идет речь? – усмехнулся князь Низлый. – Нет всевидящего ока Творца, нет его опускающей длани, значит, нет и законов. Значит, можно делать, что захочешь и когда захочешь. Я правильно понимаю, Ваше преосвященство?

– Так посчитают простые бойцы, тем более – недавние пришлые, – сказал кардинал, в последнее время постоянно размышлявший об этой проблеме. – Но в наших с вами интересах, чтобы о случившемся с Творцом никто ничего не узнал. Чтобы жизнь в нашем мире продолжалось, как прежде!

Над Пятаком повисла тишина. Нарушаемая лишь всплесками рыб, доносящимися с озера, омывавшего остров.

– Давным-давно, – заговорила первой царица Гуща, – учась в школе, я полюбила парня из параллельного класса. Очень симпатичного Максима Акиньшина, который, как я ни старалась, не обращал на меня никакого внимания. Даже когда я передала ему письмо, в котором признавалась в любви, он никак на это не отреагировал, словно никакого письма не было. Ему, видите ли, больше нравились не брюнетки, а блондинки! После окончания десятого класса Максим переехал на другой конец Москвы, потом ушел служить в армию; я с родителями тоже переехала, вышла замуж, родила ребенка. Мы не виделись с Максимом до тех пор, пока не повстречались на вечере выпускников. Помнишь, Артур, ты тоже был на том вечере?

Кардинал Манай согласно кивнул, и Гуща продолжила:

– Там Максим Акиньшин вдруг пригласил меня на танец. Мы обменялись телефонами, через неделю, когда муж уехал в командировку, я позвонила Максиму и приехала к нему домой. Все было хорошо – цветы, романтический ужин при свечах, бурная ночь в шикарной постели… Тогда в моей жизни вообще все было хорошо: богатые родители с нужными связями, муж – дипломат, росла прелестная дочь… Как я надеялась, появился замечательный любовник… Который в ту ночь лишил меня всего! Потому что проснулась я на этом самом Пятаке…

Царица сжала маленькие кулачки и, глядя на скукожившегося Акиньшина, закричала:

– Максим! Ты лишил меня нормальной жизни в нормальном мире! И забыл обо мне в мире за стеной! Но при этом ты еще и оттрахал мою дочь! А ты знаешь, что она родила от тебя ребенка? Твою дочь и мою внучку. Внучку, которая скоро сдохнет здесь вместе со всеми нами!!! Сдохнет из-за тебя, скотина!

С этими словами старая царица бросилась на бывшего Творца. Однако князь Низлый перехватил ее за пояс, легко поднял и отшвырнул себе за спину. Гуща отлетела к самому краю Пятака, за которым был почти отвесный склон в озеро, и чудом не свалилась вниз. Не оглянувшись на царицу, князь с размаху ударил Акиньшина мыском сапога в лицо, и того отбросило навзничь.

– Ты знал ее и его, – обращаясь к упавшему, Низлый ткнул пальцем в Маная. – С ними у тебя могли быть личные счеты. Но за что ты преобразовал меня? Ведь мы не были знакомы! Или я, где-нибудь нечаянно тебя толкнул?

Ответа князь Низлый услышать не успел. Старая царица, с непонятно откуда взявшейся прытью, вскочила и, коротко разбежавшись, запрыгнула Низлому на спину, обхватив одной рукой за шею, а пальцами другой вцепившись ему в щеку. Длиннющие ногти расцарапали кожу. Боясь за глаза, князь попытался освободиться от рассвирепевшей старухи, но безуспешно. Под тяжестью тянувшей назад ноши, Низлый невольно попятился, потом специально откинулся на спину, видимо, надеясь тем самым покалечить заплечного седока. Но упал как-то неудачно, на бок, из-за чего по инерции перекатился вместе со старухой один раз, другой… Третьего раза не получилось – князь Низлый вместе с так и не отцепившейся от него царицей Гущей достигли края Пятака и покатились по крутому склону, на котором не за что было удержаться.