Книга Балтиморов - Жоэль Диккер

В этот момент Вуди вышел из кабинета, встал перед Гиллелем и Патриком и сказал, вытирая слезы тыльной стороной руки:

– Ничего мы обжаловать не будем. Не хочу, чтобы кто-нибудь узнал. Не хочу, чтобы дошло до Сола с Анитой. Если они узнают правду, мне будет слишком стыдно. Я ношу на майке имя “Гольдман”. Я его не запятнаю.

Патрик созвал на завтра пресс-конференцию.

По просьбе Вуди мы сохранили дело в тайне. Правду о том, что с его футбольной карьерой покончено, знали, помимо Патрика Невилла, только Гиллель, Александра, Коллин и я.

В день пресс-конференции тетя Анита с дядей Солом примчались в Мэдисон и провели там несколько дней. Ничего не зная об истинных причинах ухода Вуди из спорта, они вбили себе в голову, что вылечат его.

– Мы тебя поставим на ноги, – обещал дядя Сол.

Вуди уверял, что ему слишком больно и вряд ли можно надеяться, что однажды он вернется на поле. По настоянию тети Аниты он сделал рентген; снимок показал серьезные повреждения: сильнейшее воспаление сухожилий предплечья и плеча, а судя по УЗИ, даже частичный разрыв связок.

– Вуди, ангел мой, как же ты играл в таком состоянии? – ужаснулась тетя Анита.

– Вот потому больше и не играю.

– Я не специалист, посоветуюсь с коллегами из Джона Хопкинса, – сказала она. – Но вряд ли это необратимо. Будем надеяться, Вуди!

– Я уже не надеюсь. Неохота.

– Что с тобой, мой большой мальчик? – встревожился дядя Сол. – Ты совсем пал духом. Даже если тебе придется сделать перерыв на несколько месяцев, всегда есть надежда, что какой-то клуб тебя возьмет.

Вуди признался нам, что летом получил травму на тренировке, но клялся, что не принимал талацен. Однако результаты рентгена заставляли усомниться в том, что он мог играть без обезболивающих. Сам он считал единственно возможным объяснением то, что командный врач запутался, выписывая ему витамины для лечения простуды.

– Не верится мне в эту историю, – сказал я Александре. – Он вилку за столом еле держит. Не знаю, конечно, но не уверен, что он по собственному почину не принимал талацен.

– Зачем ему нам врать?

– Наверно, потому, что ему стыдно.

Она поморщилась:

– Сомневаюсь.

– Ну, естественно, сомневаешься! Ты бы ему вообще все грехи без покаяния отпустила! Вечно с ним носишься как с писаной торбой!

– Марки, ты что, ревнуешь меня к нему?

Я уже жалел о том, что сказал.

– Да вовсе нет, – ответил я не слишком уверенно.

– Маркикетик, обещаю: когда у тебя из-за полоумного врача, перепутавшего лекарства, проедут мимо носа семь миллионов долларов и карьера профессионального футболиста, ты получишь право как минимум на такое же внимание, какое я оказываю Вуди.

* * *

Вуди так и не окончил университет.

На зимних каникулах, которые начались сразу после его исключения из “Титанов”, мы с Гиллелем пытались его приободрить, но без особого успеха. К началу занятий он, так и не оправившись, поехал в Мэдисон, но не смог переступить границу кампуса. На подъезде к первым строениям он остановил машину.

– Ты чего? – спросил Гиллель, сидевший рядом.

– Не могу…

– Что не можешь?

– Вот это все… – выдохнул он, показав на стадион “Сол Гольдман”.

Он вылез из машины и сказал Гиллелю:

– Поезжай, я потом. Мне надо пройтись.

Гиллель в некотором замешательстве уехал. Вуди так и не пришел. Ему нужна была любовь и нежность: он пошел на автозаправку и укрылся у Коллин. Больше он с ней не расставался. Стал жить у нее и целый день работал с ней на заправке. Отныне только она удерживала его в Мэдисоне. Без нее он бы давно сбежал куда подальше.

Гиллель каждый день заезжал к нему. Приносил конспекты, пытался убедить его не бросать все под самый конец.

– Вуди, тебе осталось доучиться всего несколько месяцев. Не упускай такой шанс…

– Мне не хватает духу, Гилл. Я больше не верю в себя. И вообще ни во что не верю.

– Вуди… Ты принимал допинг?

– Нет, Гиллель. Клянусь. Вот потому и не хочу возвращаться в этот лживый университет. Не надо мне больше от них ничего, они меня уничтожили.

Спустя несколько недель, 14 февраля 2002 года, Вуди решил в последний раз съездить в университет Мэдисона – забрать свои вещи из их с Гиллелем комнаты.

Коллин одолжила ему свою машину, и он под вечер отправился в кампус. Попытался дозвониться Гиллелю, но безуспешно: наверно, тот работал в библиотеке.

Он постучался. Никакого ответа. Ключ у него сохранился; он вытащил его из кармана, повернул в замочной скважине и открыл дверь. В комнате никого не было.

На него вдруг навалилась печаль. Он немного посидел на своей кровати, еще раз оглядел комнату. На миг закрыл глаза и снова увидел, как они с Гиллелем и Александрой в яркий солнечный день гуляют по кампусу, а на них все смотрят. Помечтав с минуту, он открыл большую сумку, которую принес с собой, и начал складывать туда свои вещи: несколько книг, фотографии, любимую лампу, привезенную из Оук-Парка, кроссовки, в которых пробежал столько километров. Потом открыл шкаф с одеждой, своей и Гиллеля. Три верхних полки были его. Он все переложил в сумку; потом, отступив немного назад, с грустью посмотрел на открытый шкаф: первый раз в жизни он по своей воле уходил от Гиллеля.

Всматриваясь в полки, он вдруг заметил на нижней полке Гиллеля, в самой глубине, неясные контуры какого-то предмета. Подошел поближе и разглядел бумажный пакет, спрятанный за кучей одежды. Непонятно почему ему захотелось посмотреть, что там такое. Что-то привлекло его внимание. Он раздвинул одежду и вытащил пакет. Открыв его, он побледнел и почувствовал, что пол уходит у него из-под ног.

28

Дядя Сол всего дважды заезжал к моим родителям в Монклер. Это я знаю точно: мать вечно жаловалась, что он к нам и носу не кажет. Иногда я слышал, как она ругалась по этому поводу с отцом, особенно когда речь шла о семейных праздниках.

– Это не дело, Натан, твой брат вообще у нас не бывает! Тебя это не смущает? Он даже не знает, как выглядит наш дом.

– Я ему показывал фото, – успокаивал ее отец.

– Не строй из себя дурачка, пожалуйста!

– Дебора, ты же знаешь, почему он не появляется.