Собрание сочинений в десяти томах. Том 7 - Юзеф Игнаций Крашевский

жила она в новом доме со старым мужем и не была ли несчастлива. О счастье для нее даже не мечтала старушка, молилась только о ее спокойствии и избавлении от страданий.

При всей своей приветливости Вариус поражал ее холодом. Лицо Люси было бледно и грустно. Старушке хотелось знать, сумеет ли свыкнуться ее питомица с новым положением, но, как мы уже сказали, трудно ей было видеться с Люсей.

Мечислав тоже обещал дать ей знать о себе, а между тем письмо от него не приходило.

Зная набожность Людвики, Орховская догадалась, что она должна ходить в ближайший костел, и несколько раз в неодинаковые часы отправлялась к св. Яну, надеясь ее там увидеть, а при выходе и побеседовать. И, действительно, она встретила Люсю с горничной. Дружеского разговора быть не могло, и из слов Люси Орховская могла догадаться, что не следовало и расспрашивать ни о чем. Все средства были исчерпаны, и старушка знала только, что питомица ее жива и не болела. Бедняжка, однако, не жаловалась и даже старалась казаться веселой. Наряд ее и обстановка изобличали достаток.

"По крайней мере, не будет нуждаться в куске хлеба, — думала старуха. — Но как же этот хлеб горек, о, как горек!"

Так прошло два месяца со времени отъезда Мечислава, и Орховская освоилась с одиночеством и грустью, утешаясь тем, что могла, по крайней мере, видеть Люсю в костеле, как однажды после обеда девочка объявила старухе, что какой-то панич желал видеться с нею.

— Какой там может быть панич? — спросила Орховская. — Что ему надо? Пусти, впрочем, если прилично выглядит.

Девочка побежала, и вслед за этим вошел Мартиньян, при виде которого старушка обрадовалась, ибо он напоминал ей детей и хоть не слишком хорошие, но все-таки лучше, чем теперь, дни в Бабине. Мартиньян был бледен, на лбу у него краснел широкий шрам, лицо было грустное. Он носил траур по матери.

— Боже мой! — воскликнула Орховская, складывая руки. — Что же вы тут делаете? Давно ли приехали? Как поживаете?

— Приехал недавно и случайно узнал от купца Боруха, что вы остались на старой квартире. Я пришел вас навестить и узнать о вашем здоровье, — сказал молодой человек, осматриваясь вокруг и вздыхая.

— О том, как поживаю, и спрашивать не стоит, дорогой мой панич, — отвечала старушка, — известно, старое дерево скрипит… Кашляю, плачу, молюсь и только. Нет наших, нет, — прибавила она тоскливо.

— Нет, — повторил, оглядываясь, Мартиньян. — Милая моя пани Орховская, я именно хотел вас расспросить о них, вы должны больше знать, вы, конечно, видите Люсю, а может быть, и Мечислав писал к вам.

Старуха покачала головой и пододвинула стул.

— Ничего я не знаю, — отвечала она. — Люсю я вижу иногда в костеле, потому что иначе трудно, ибо меня к ней не допускают, а если и допрошусь как-нибудь, то старик всегда настороже, чтоб мы и поговорить не могли дружески.

— В каком костеле? Когда она бывает? Орховская потрясла головой.

— Право не скажу. Еще, пожалуй, вы начнете ходить туда, а это не годится, пан Мартиньян, — прибавила старуха, погрозив, — не годится! И ей могло бы быть худо, да и вам себя не следует убивать. Женщина замужняя.

— Но ведь она мне двоюродная сестра! Неужели, моя пани Орховская, грешно и издали посмотреть на нее?

— Грешно, грешно даже посмотреть! — воскликнула старуха. — Что сталось, того не воротишь. Напрасно.

Мартиньян вздохнул.

— Ничего не поможет, — продолжала Орховская, — так судил Бог, и надобно покориться Его святой воле. Хоть Люся, бедняжка, и похудела, но ей там хорошо… Человек богатый и для нее ничего не жалеет.

— А о Мечиславе ничего не знаете?

— Ничего, — отвечала старуха. — Выехали тотчас после свадьбы. Ходила раза два узнавать на Вольную улицу к ним на квартиру, люди говорят, что пани писала и что собирается вернуться на зиму. Но Мечиславу там хорошо, катается как сыр в масле, а она добра как ангел.

Мартиньян слушал, опустив голову.

— Вы здесь пробудете? — спросила вдруг старуха.

— Я здесь остаюсь жить, — отвечал Мартиньян, — отец мне не запрещает. Он там за меня хозяйничает, а я хочу немного посмотреть на свет и на людей. Я взял с собой Пачосского, нанял квартиру. Что же мне больше делать?

— Нашлось бы что делать, — сказала старуха, — но зачем же вам обязательно жить здесь? Зачем? Вам здесь не слишком здорово. К чему лгать и людей напрасно обманывать? Будете себе только убивать сердце, потому что приехали сюда для Люси, а это ни к чему.

Мартиньян опустил голову и молчал. Орховская сжалилась над ним и вздохнула.

— Жаль мне тебя, дорогой мой панич, но любить замужнюю женщину — гневить Бога.

— Милая пани Орховская, — сказал молодой человек, — ведь я влюбился не в замужнюю, а полюбил ее, когда она была свободна… Трудно вырвать из сердца то, что вросло в него.

— А зачем же питать дурное зелье? — возразила старуха, качая головой. — Сорную траву надобно вырвать с корнем. Если ты будешь здесь сидеть, милый мой панич, никогда не оставишь грешной мысли. Зачем тебе жить здесь?

— Я не для этого сюда приехал.

— Что ты мне говоришь? — воскликнула с досадой старуха. — Зачем еще прибавлять ложь к тому, что само по себе не хорошо. Ты не приехал бы, если б не она. Но не надо и ей прибавлять нового горя! Муж-старик будет ревновать, хотя бы и ничего не было… Она, может быть, немного и любила вас и это ей придет на память некстати…

— Говорите, что хотите, моя добрая Орховская! — воскликнул Мартиньян. — А я никогда не перестану любить ее.

— А разве в деревне вы не могли бы любить ее? — спросила старуха.

Мартиньян замолчал и начал ходить по комнаткам, заглядывая в каждый угол.

— Боже мой! — сказал он. — Здесь все после нее осталось, как было.

И схватив с пялец работу, он начал целовать ее, и на глазах у него навернулись слезы. Орховской стало его жаль, и она за молчала.

— Я уже ни о чем больше не прошу, — сказал он, — только позвольте мне иногда приходить сюда вспомнить о них, поговорить с вами.

— Я пред вами дверей не запру, — прошептала Орховская, но лучше вам уехать в деревню.

— Я этого не сделаю, — отозвался решительно Мартиньян, — и вы меня напрасно не уговаривайте.

Пробыв еще некоторое время, молодой человек ушел, а Орховская на прощанье повторила, чтоб он уезжал в Бабин.

Мартиньян решился поселиться в городе во что бы то ни стало, хотел видеть Люсю, по крайней мере, издали.

Он надеялся по возвращении Мечислава встретить у