Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны - Василий Звягинцев

– Никаких, господин Сарториус. Будем исполнять ваши рекомендации. Следующий сеанс по графику?

– Нет. Будете докладывать каждый вечер – мой вечер, естественно, в девять часов. До свидания.

И после слов прощания Сарториус произнёс довольно длинную фразу, слов примерно из десяти. Точнее сказать невозможно, ибо язык был Фёсту совершенно незнаком. Даже и близко ни с чем не ассоциируется. Его он, разумеется, тоже записал. Воронцов с помощью Замка непременно расшифрует. Наверняка ведь что-то важное.

Джентльмен выключил свой аппарат и положил его на столик.

Сарториус, значит. Лема, что ли, читал, или действительно такая фамилия (или имя) существует? Надо будет выяснить.

А пока вернёмся к нашим баранам, сиречь американским неоястребам.

Келли спустился вниз, где дискуссия продолжалась с нарастающим накалом. Теперь шло уже соревнование в степени собственной крутизны. Слуги подали виски, джин и калифорнийское вино, что ещё больше подогрело страсти. Всё же у президента приходилось сдерживаться, хотя и через силу. А высказаться о наболевшем хотелось всем. Даже суровый воин Паттерсон, с честью прошедший через все военные провалы и конфузии США, начиная с позорно проигранной вьетнамской, слушая истерические пассажи высокопоставленных дам, зябко поводил плечами под четырёхзвёздными погонами.

Это что же, представлял он себе, будет, если весь этот кагал дорвётся до настоящей власти? Не подать ли, пока не поздно, в отставку и отправиться, от греха, в Патагонию, где у него давно было приобретено ранчо в пять квадратных миль пампы с несколькими тысячами голов коров и лошадей. Аргентина уж точно в русско-американский конфликт вмешиваться не станет. А дамы соревновались в жёсткости условий и тяжести санкций, которые следует включить в ультиматум, чтобы русский президент его точно отклонил. А если бы вдруг принял – чтобы эта страна перестала существовать де-факто в своём нынешнем качестве.

А тут мисс Блэкентон пришла в голову ещё одна светлая идея. Надо бы взять да немедленно и вынести на обсуждение Генеральной ассамблеи ООН вопрос об исключении России из Совета Безопасности с передачей её места Германии и Японии.

Это предложение услышал уже и Келли, от чего ему сделалось не по себе. Сама-то идея возражений не вызывала, России с её правом вето в Совете действительно делать нечего. Но человек, пусть он является по факту истеричной дамой, поставленный на такой пост, должен же ориентироваться в реалполитике хоть немного лучше уличного мусорщика-мексиканца. Как-никак, Совет Безопасности – это клуб победителей в мировой войне и основателей ООН, и так уж просто поменять местам палачей и жертв не выйдет, хотя кое-кто семьдесят лет старается.

Если бы вице-президент ориентировался в русской литературе, он наверняка бы вспомнил о «пикейных жилетах».

Келли довольно быстро вернул компанию в берега здравого смысла, хотя бы относительного. При этом, что отметил Фёст, он не ссылался на слова (или распоряжения) господина Сарториуса, однако излагал их своими словами, в доступном собеседникам стиле с такой уверенностью, как будто Моисей, только что пообщавшийся с Господом, вещавшим из горящего тернового куста на горе Хорив. И, похоже, определённую роль сыграла в этом последняя фраза, сказанная Сарториусом на неизвестном языке. Очень может быть, что она имела отношение к какой-то системе НЛП или даже обычной магии.

Фёст до глубокой ночи наблюдал воочию и писал на памятные кристаллы, что в гибриде земных, форзелианских и аггрианских компьютеров заменяли прежние дискеты, а потом – флеш-карты, всё, что говорилось в этом тайном собрании. Он основательно устал слушать такую массу бредятины и человеконенавистнической ерунды. Сначала он было подумал, что будь такая запись опубликована, она произведёт в мире тот самый пресловутый эффект. Хотя чего уж особо эффектного во взрыве обычной, хоть чугунной гладкоствольной пушки, хоть даже авиационной бомбы? Миллионы людей их видели, ну и что? Подавляющее большинство из выживших особо сильно своих представлений о мире не изменило.

Так и сейчас. Ну, посмотрят люди запись, послушают, пообсуждают, повозмущаются и постепенно вернутся к своим делам. Мир точно не рухнет, и США, в свою очередь, из того же Совбеза не исключат. Кто-то из весьма авторитетных мыслителей середины прошлого века, как бы не философ Адорно, заявил в своё время: «Нельзя писать стихов после Освенцима!» И – попал пальцем в небо. Был Освенцим или не был, а пишут, пишут, даже нобелевскими лауреатами за это дело становятся, в том числе и сами евреи, а хлёсткий афоризм так и остался личным мнением человека, вдруг вообразившего, будто ему открылась какая-то новая нравственность. Аналогичная мысль была высказана несколько раньше, но с противоположным знаком: «Гвоздь в моём сапоге кошмарнее Голгофы».

Зато одному из шести миллиардов, простому человеку с фамилией Ойяма вдумчиво ознакомиться с таким материалом будет весьма полезно. Глядишь, пересмотрит кое-какие свои взгляды на окружающую действительность, данную нам в ощущениях.

Фёст соответствующим образом скомпоновал, оформил и добавил в папку, предназначенную президенту, и эту информацию. Пусть изучает, думает, морально зреет. Времени, отпущенного ему сначала самим Фёстом, а потом, не сговариваясь, Сарториусом, действительно хватит, чтобы принять осмысленное решение. Не всякий простой человек (простец в терминологии некоторых весьма продвинутых авторов) в состоянии даже представить, сколько мыслящая личность способна перекрутить в голове фактологического фарша и сколько выдвинуть, проработать и отринуть гипотез и идей, чтобы на следующем витке рефлексии вернуться к ним вновь.

Пусть забавляется мистер Ойяма, лишь бы только не перенапрягся и не решил искать выход из своего непростого положения традиционным для части его предков способом. Конечно, написанное им предсмертное хокку[161]прочитать было бы познавательно и полезно, но живым президент представляет куда больший интерес.

Кто-то, возможно, в очередной раз захочет предъявить претензию Вадиму Ляхову (Фёсту) за то, что серьёзнейшие мировые проблемы он воспринимает только через призму игрового интереса. Тут, как говорится, цивилизации собираются рушиться, а он озабочен проблемой – пить ему чай или не пить.

А разве все остальные вошедшие во всемирную историю личности руководствовались чем-нибудь другим? За исключением явных гипоманьяков и параноиков, которые рвались «переустраивать жизнь» бескорыстно, просто потому, что вообразили – по их распорядку, скорее всего, жить людям будет гораздо лучше, чем по прежнему, заведённому отцами и дедами.

Зато множество людей (а также многократно высших по сравнению с ними существ) воспринимают возможность вершить чужие судьбы, создавать, а также и разрушать империи именно как Игру. Главное – придумать для неё сколько-нибудь убедительные обоснования. Но можно и без них – как древнегреческие боги, например.