Каменный Кулак и мешок смерти - Янис Кууне

Однако к востоку от Менорки лежали неизведанные северянами земли. Где-то там, в городе Рома, жил самый старший слуга Мертвого Бога – Поуп,[217]которому все эвеки франков и других племен, почитавших Йоксу-Хесуса, слали дань серебром и золотом. Если эвек Роуена был так несметно богат, то как же тогда бездонна казна этого самого Поупа?!

Словом, было от чего драть глотки.

– Да поймите же вы, наконец, – багровел от крика Гастинг. – Все земли, омываемые морями, должны увидеть нашу Славу. Многие тысячи уже пали от наших мечей. Но всякий воин Одина, достигнув одной цели, стремится к другой. Однако я не хочу чтобы вы воевали до конца своих дней! Слышите?! Я хочу сделать так, чтобы все народы сами приносили нам дань! Если мы сделаем Поупом одного из нас, если мы посадим конунгом Ромы… – морской ярл вопросительно посмотрел на Волькшу, ибо не знал более мудрого и достойного человека, но тот мрачно покачал головой, изгоняя из Хрольфа саму мысль произносить имя Каменного Кулака, после чего племянник Неистового Эрланда прикусил ус, однако продолжил: – …хотя бы того же Бьёрна Иернсида,[218]наша слава разнесется по всему свету. Вы до конца своих дней не будете браться ни за весла, ни за билы. И дети ваши всю жизнь будут есть на золотых блюдах самых жирных свиней, пока их животы не лопнут от сытости! Это ли не достойная судьба воинов Одина?! Скажи свое слово, Кнутнев! Ну скажи им уже!

Многотысячная толпа шёрёвернов медленно затихала, точно дубовая роща, над которой только отгремела гроза. Кое-где еще колыхались ветви и трепетала листва, но безмолвие медленно обступало могучие деревья. Вся русь, шеппари, хольды и берсерки взирали на Стейна Кнутнева. За прошедшие дни никто не забыл, что Ишбилья пала только благодаря ему. Не проскользни Варг в створки крепостных ворот, осада города могла бы затянуться на долгие месяцы. И кто после такого подвига посмеет утверждать, что в щуплом теле этого ратаря не живет сам владыка Тюр?!

Волькша молчал. Еще несколько мгновений назад он был готов отдать свое слово за возвращение на Бирку.

Бирка…

Эрна…

Ятва…

Готтин и Зильберт…

Урсула…

Дети…

Дом…

Бесконечное счастье…

Впрочем, не такое уж и бесконечное. Придет новая весна, и вновь Гастинг начнет игриво намекать на Восточный поход, которого, покуда Волкан жив, никогда не будет! Во имя Годины и Ятвы, Торха и Ласти, всех его братьев и сестер, всех сродников и соседей, ВОСТОЧНОГО ПОХОДА НИКОГДА НЕ ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ! Ибо это его Стезя! Именно на это Служение его и помазал при рождении седой Перун, отрядив на путь Синеуса Трувора.

Однако в раже тинга Хрольф сказал слова, которые зажгли в душе Годиновича яркое пламя надежды. «Я не хочу, чтобы вы воевали до конца своих дней! Я хочу, чтобы все народы сами приносили нам дань!» – прокричал Гастинг. Все земли западнее Вислы, кроме тех, что принадлежали варягам и моросам, платили Поупу десятину со своих прибытков. Это много, очень много золота без всякой крови. И если силой варяжских мечей сделать одного из них, хотя бы того же Олькшу, конунгом Ромы и Поупом, первейшим среди галдерей Йоксы, то, может статься, тогда алчность шёрёвернов погрузится в сон обожравшейся собаки. И тогда мир и покой снизойдет на морские берега. И тогда он, Волькша, сможет, наконец, обзавестись горшечным кругом, а может, даже и кузницей…

«О Велес, отец мудрости и господин всех волхвов, помоги! Вразуми! Покажи правильный путь!» – молил Волькша, смежив веки.

– Что ты молчишь, Кнутнев? – окрикнул его Рангарлинг, один из сыновей свейского конунга.

Годинович открыл глаза и увидел большую морскую птицу, которая летела на восток. Птица о чем-то кричала своим спутницам, которые никак не могли ее догнать. Морской орел взлетал все выше и выше, все стремительнее уносился туда, где лежал неведомый город Рома.

– Я говорю за Рому! – возвысил свой голос Стейн Кнутнев. – Пусть он падет под нашими билами и пусть Поупом станет один из нас!

Толпа восторженно заголосила. Даже те, кто еще совсем недавно драл глотку за возвращение, призывали не мешкать и выходить в море с ближайшим приливом.

В это время морская птица, сложив крылья, понеслась к воде, нырнула и вновь взлетела над волнами, оглашая водный простор жалобным криком. Ее нырок не принес ей добычи… Но ни один человек, кроме Волькши, этого не видел…

Никто из свейских шеппарей никогда не заплывал так далеко в Срединное море. Никто из шёрёвернов не ведал, сколь оно велико и какие опасности хранит в своих глубинах. Все знали лишь одно: желанная Рома лежит где-то на востоке. Вот и двинулась ватага драккаров прямо на лик восходящего солнца, уповая на то, что Ньёрд, Аегир и Рена властвуют в южных водах так же, как и в северных.

Первый день пути на восток прошел точно праздник лени: ветер дул драккарам в корму и волны были размеренны и снотворны. Русь отдыхала, сложив весла вдоль бортов. Шеппари поставили к родерармам своих помощников и погрузились в сладостную дремоту вместе с манскапами. Однако к вечеру мореходы помрачнели. Насколько хватало глаз, нигде не было видно признаков близкой земли. Ночь в неведомом море могла закончиться скверно. Так что на драккарах сняли паруса, ватага сбилась в кучу и, выставив дозорных, задремала, точно свора охотничьих собак на привале.

Ночь прошла спокойно. Точно так же безмятежны были последующие двое суток. Земля так и не появлялась на горизонте, но это перестало пугать шёрёвернов, уверившихся, что Срединное море норовом своим подобно озеру Мэларен.

На четвертый день ветер посвежел и переменился на юго-восточный. Шеппари налегли на родерармы, а русь расселась по сундукам, но драккары продолжало сносить к югу.

Хрольф превратился в изваяние не менее грозное и деревянное, чем трехрогая голова дракона на форштевне.

– Как думаешь, Варг, далеко ли еще до земли? – вполголоса спросил Гастинг у венеда, оказавшегося рядом.

Волькша уставился на него в великом изумлении. За те годы, что Годинович плавал на Громе, он уверился в особом мореходном даре племянника Неистового Эрланда. Даже в грудненской непогоде он мог найти путь к спасительному клочку суши. И вот теперь под лазоревыми небесами Срединного моря Хрольф озирал водную гладь и терялся в догадках о том, где и когда покажется земля. Было благом, что сторешеппарь еще мог сохранять лицо перед манскапом.

Ватага готовилась к четвертой ночевке в море, когда на темной восточной стороне горизонта промелькнул косой парус. Был ли то рыбак, возвращавшийся с уловом, или купец, спешивший с товаром на ближайшее торжище, про то шёрёверны не ведали, но его ладья появилась с юга и исчезла на востоке. И это вселяло надежду на то, что где-то невдалеке есть земля.

Небо пятого утра в открытом море узорилось росчерками перистых облаков. Произойди такое над сумьским заливом, Хрольф сорвал бы глотку, заставляя русь грести быстрее, дабы добраться до спасительного фьорда прежде, чем разыграется буря. Но поскольку достоверные приметы уже не раз обманывали Гастинга в Срединном море, он ограничился тем, что послал одного из людей на верх щеглы следить за морем.