Фристайл. Сборник повестей - Татьяна Юрьевна Сергеева

Он так сильно сжал мою руку, что я пискнула.

— Прости…

Нас толкали. Зрители и участники протискивались к дверям, у которых почему-то была открыта только одна створка. Виктор забрал кейс и повернул меня к выходу. Мы, наконец, вышли на улицу. Была ещё тёплая осень, но накрапывал мелкий дождик.

— Вон там моя машина, — сказал он глухо, и я пошла за ним, как бычок на верёвочке.

Мы молча сидели в машине. Виктор мотор не заводил.

— Почему ты ничего не говоришь? — Спросил он, не глядя на меня. — Спроси о чём-нибудь… Или я сам спрошу… Я… Я не опоздал?

Я затрясла головой. И вдруг разревелась.

Он облегчённо засмеялся.

— Узнаю своего спортивного доктора!

И опять это заученное движение — чистый платок, сначала глаза, потом нос…

— Почему… Почему ты не позвонил?

Он ответил не сразу. Потом сказал медленно, словно подбирая слова.

— У меня были большие проблемы. Болела мама, и мне не с кем…

Он оборвал себя на полуслове, не договорив фразу.

— А потом тебя не было в городе. Я звонил в диспансер несколько раз, мне говорили, что ты на сборе.

Но это было уже неважно.

— Поехали… — Сказала я, шмыгнув носом.

Мы долго ехали по городу, стояли в пробках и почему-то опять молчали. Сердце у меня билось так сильно, что мне казалось, что Виктор слышит его стук.

Когда мы остановились возле моего дома, я только и сказала.

— У меня там жуткий бардак…

Виктор рассмеялся.

— Если бы ты знала, какой бардак у нас.

И тут же поправился.

— У меня…

Я почти не заметила, что он оговорился. Наверно, потому, что он упомянул маму. Я лихорадочно пыталась вспомнить, что из предметов моего интимного туалета может оказаться где-нибудь в кухне, на стуле или на вешалке в прихожей. Я никогда не отличалась патологической аккуратностью, а после смерти мамы совсем распустилась. Квартиру убираю по настроению, могу неделю мучиться угрызениями совести по поводу беспорядка на письменном столе…

Я оставила Виктора у входной двери.

— Не двигайся, пожалуйста…

И стремительно пронеслась по всей квартире, кое-что пришлось срочно затолкать в гардероб.

— Теперь входи!

Виктор вошёл не в квартиру, он вошёл в мою жизнь.

В тот первый день мы были вместе совсем недолго. Посидев немного, взглянув на часы, Виктор вдруг заторопился. Но в прихожей, держась за ручку приоткрытой двери, ещё что-то долго рассказывал мне. А я почти не слушала, только думала, что вот сейчас он закроет эту дверь и снова исчезнет надолго. Или, может быть, навсегда. Мне так хотелось, чтобы он меня поцеловал. Но Виктор только быстро провёл тёплой ладонью по моей щеке и очень серьёзно заглянул в мои глаза.

Он не исчез. Мы стали часто встречаться, кажется, обо всём на свете часами говорили по телефону, ходили в театры и в кино… Мы стали близки… Рядом со мной был сильный, спокойный, уравновешенный человек, в которого я влюбилась до потери сознания и к которому бесконечно привязалась. Я так долго была совершенно одна, так долго обо мне никто не беспокоился, не спрашивал, хочу ли я есть, тепло ли одета… Меня очень давно никто не провожал домой и не встречал возле метро… И вот теперь… Я часто начинала плакать вместо ответа на самые простые вопросы. Виктор всё понимал. Он крепко прижимал меня к себе и вытирал моё зарёванное лицо своим безукоризненно чистым платком, знакомым до боли жестом.

— Ну, что ты, глупенькая… Чего ты ревёшь?

— Я боюсь… — Шептала я в ответ.

— Чего? — Делал он большие глаза.

— Что всё это скоро кончится…

Я хотела возражений, клятвенных обещаний, что та нежность, та теплота, которая возникла между нами, не кончится никогда… Но Виктор отпускал меня, отводил глаза и переключал мои мозги на другую тему. Правда, иногда, словно забывшись, он смотрел на меня каким-то внимательным, но рассеянным взглядом, сосредоточенно думая о чём-то своём.

Я не лгала ему, не кокетничала, я действительно панически боялась, что всё оборвётся, кончится в одно мгновение. И это ощущение имело под собой основание. Что-то угрожающее чувствовалось в окружающем нас воздухе. Было в наших встречах какое-то странное «но»… Во-первых, Виктор никогда не приглашал меня к себе и всегда приходил ко мне только в первой половине дня, когда я работала в вечернюю смену… Во-вторых, если у нас и совпадали выходные, и мы проводили время вместе, то после пяти вечера он вдруг начинал нервничать, смотреть на часы, и вскоре убегал куда-то, словно Золушка. Правда, иногда мы куда-нибудь ходили и по вечерам, но, проводив меня домой, Виктор торопливо исчезал, ни разу не выразив желания остаться на ночь. Я не задавала вопросов, я ужасно боялась услышать какой-нибудь страшный ответ, который оборвал бы всю эту идиллию. Я опять плыла по течению, крепко зажмурив глаза, хотя его виноватый вид и растерянный взгляд очень меня беспокоили. В моей голове бродили всякие дикие фантазии и горькие подозрения. Но, успокаивая себя, я всё списывала на какие-то проблемы с мамой, хотя давно знала, что она живёт отдельно, что со здоровьем у неё сейчас всё нормально, и она работает в какой-то больнице медсестрой. Как-то раз я осторожно спросила Виктора, был ли он женат прежде. Он ответил не сразу, опять вопросительно взглянул на меня, но произнёс только одно слово.

— Был…

Я поняла, что ему почему-то не хочется распространяться на эту тему, и больше никогда об этом его не спрашивала.

Я познакомила Виктора с Фёдором и Светланой. Мужчины сразу нашли общий язык и подолгу разговаривали о чём-то на балконе, пока мы суетились в кухне, накрывая на стол. Виктор с удовольствием возился с детьми, изредка бросая на меня какие-то странные вопросительные взгляды. А я только удивлялась, как ловко и умело он управляется с мальчишками.

Когда я делилась с подругой своими недоумениями, Света успокаивала меня, хотя удивлялась вместе со мной.

— Подожди, — озадаченно говорила она. — Мне кажется, он тебе ещё не очень доверяет… Мужиков трудно понять, у них в мозгах ползают такие тараканы… Всё встанет на свои места, вот увидишь.

Я вздыхала, кивала, но все неопределённости и неясности в жизни меня всегда очень пугали.

Но всем загадкам на свете есть свои разгадки. Однажды после окончания моей утренней смены, Виктор встретил меня возле диспансера.

Его машина стояла неподалёку. Был прекрасный зимний день, тихий и снежный, но ранние сумерки уже затягивали улицы. Тускло, как всегда, загорелись фонари, и сугробы переливались искрами, словно нарочно посыпанные блёстками. Время