Яков Брюс - Александр Филимон

Глянул Петр — и взаправду у него змея под ногами. Как вскочит… Схватил стул, давай бить змею. А хозяин и половые смотрят, а подступиться боятся: знают, что он царь, и Брюса тоже знают.

И разломал Петр стул об пол. Смотрит — нет никакой змеи, и Брюса нет. Тут он и понял, что Брюс сделал ему отвод глаз. Отдал за чай и за водку — четвертной билет выкинул и сдачи не взял.

— Это, — говорит половому, — тебе на водку. — И поскорее вон из трактира.

Как в Англии в 1698-м, так и в Германии в 1714 году, на Аландском конгрессе Брюс имел «свободные полномочия», данные ему Петром, потому что прекрасно понимал потребности России, знал ее интересы, чего так не хватало Остерману. Поэтому именно его, а никого другого, Петр I посылает на этот конгресс.

Не забудем также и то, что одновременно с этим назначением Брюс становится президентом Берг- и Мануфактур-коллегии — нового учреждения, работу которого необходимо было организовать в этот период, — значит действительно на Аландских островах его присутствие было необходимо.

Как известно, переговоры продолжались и после смерти Карла XII и казни Герца.

Брюс и Остерман, узнав о смерти шведского короля, высказались за немедленное возобновление военных действий значительными силами с целью заставить шведское правительство заключить мир. В этот период, замечает Н. Н. Молчанов, «Остерман постепенно для вида смягчает свою вражду с Брюсом, тем более что Аландский конгресс явно не сулил дипломатической победы. Неудачу же выгоднее было разделить со старшим коллегой, и теперь они действуют вдвоем».

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюс и Петр Великий (продолжение)

И сильно осерчал он тогда на Брюса. А тронуть его боится. И уехал ни с чем, а после жаловался:

— Он, говорит, из прохвостов. Правда, говорит, он самый ученый человек, а все же ехидна.

Ну, Брюсу передали царские слова:

— Ты, говорят, что же это наделал? Вон царь обижается на тебя.

А Брюс говорит:

— А что я наделал? Ничего, говорит, такого особенного от меня не было. Действительно, говорит, я по науке работаю. Только у меня этого нет, чтобы наукой на подлость идти. Вот, говорит, я умею фальшивые деньги делать, а не делаю, потому что это есть подлость. Чего добивался от меня? Он хотел, чтобы я помогал ему весь свет обманом завоевать, только я на это не пошел. Вот, говорит, через что его обида…

Ну, уж, разумеется, Брюсовы слова передали Петру. А тот ругается:

— Ничего, говорит, пусть храбрится, так-растак! Но только, говорит, придет время и его черти заберут, и никакая наука ему не поможет.

Ну, это что? Понятно, каждый умрет, как придет его время, тут чертей и науку нечего перемешивать… А только Брюсова смерть такая была: пропал он, можно сказать, дуром. Вот он и умный человек был, и ученый, а все же была в нем дуринка: своему лакею доверился, а тот и уложил его в гроб. И как это он не взял в свой ум, что прислуге нельзя вполне доверяться?.. Ведь это что за народец такой? Нынче ты для него хорош и он для тебя хорош. А назавтра погладь его против шерсти, он и ощетинится. Выберет время и тяпнет тебя исподтишка. А Брюс не взял этого в расчет. Конечно, человек думал, как жил у него этот лакей много лет и ничего такого заметно за ним не было, — вот он и понадеялся на него, и доверил ему свой секрет.

После гибели Карла XII Петр решил занять выжидательную позицию, что, возможно, было ошибкой, поскольку возведенная 23 января 1719 года на престол сестра Карла XII Ульрика Элеонора резко изменила требования шведов. Прибывший на Аланды в мае представитель королевы И. Лилиенштедт обнародовал требование присоединить к России только Ингрию с Петербургом. А Лифляндию, Эстляндию, Ригу, Ревель, Выборг и Финляндию вернуть Швеции. «Все это выглядело, — пишет Н. Н. Молчанов, — так, будто Швеция, потеряв своего воинственного короля, выиграла крупное сражение вроде Полтавы!»

Дело объяснялось тем, что быстро происходила переориентация шведской политики на основе английского плана так называемого «северного умиротворения». Швеция соглашалась уступить свои северогерманские владения, но хотела вернуть земли, завоеванные Петром в Восточной Прибалтике. Такое изменение позиции при поверхностном взгляде казалось оправданным, ибо Швеция рассчитывала на поддержку Англии, в руках которой находилось руководство Четверным союзом, а также новым союзом трех стран, созданным Венским договором. Объединение всех сил Европы должно было вынудить московского царя уступить и принять «разумные» условия мира.

Для чего же тогда требовалось продолжение, а тем более намеренное затягивание конгресса? Во-первых, пытались оказать давление на Россию, чтобы склонить ее к уступкам. Во-вторых, сговор Швеции с Англией и другими западными участниками Северного союза еще только проектировался и предстоял длительный и сложный дипломатический торг. В-третьих, с помощью конгресса надеялись удержать Петра от возобновления военных действий против Швеции, которые Россия фактически не вела больше двух лет.

Дипломатия Петра оказалась перед сложной, во многом неожиданной ситуацией. В сочетании с другими событиями международной жизни Европы обстановка на Аландском конгрессе отражала новое положение России. Действительно, это был период относительного, временного отступления русской дипломатии. Считается аксиомой, что отступление — самое сложное в военном искусстве действие. Для дипломатии это верно в еще большей степени. Поскольку Петр в это время пошел на уступку в мекленбургском вопросе, то не рассчитывали ли его соперники, что и на Аландах он уступит? Они ошибались, ибо он уступил в Германии по вопросу, не представлявшему особо важного значения для России. Более того, сама эта уступка должна была укрепить ее позиции в деле жизненно необходимом — в борьбе за мирное урегулирование, которое создавало бы географические, стратегические и экономические условия нормального развития русского национального государства. Но Петр совершенно не собирался уступать что-либо из завоеванного ценой столь тяжких жертв и усилий русского народа. В его новых инструкциях от 15 марта 1719 года Брюсу и Остерману содержались прежние территориальные требования. Но при этом проявляется определенная гибкость. Поскольку теперь уже речь не шла об «эквиваленте» такого рода, какой хотели получить Карл XII и Герц при помощи России, Петр считал возможным выплатить Швеции денежную компенсацию за Лифляндию в сумме одного миллиона рублей. Аландский конгресс, таким образом, должен был продолжаться, хотя Петр теперь уже не питал никаких иллюзий относительно возможности его использования для достижения прежних дипломатических целей, то есть для оказания давления на Данию, Ганновер и Пруссию, чтобы побудить их к возобновлению сотрудничества с Россией в деле завершения Северной войны приемлемым для всех миром. Гибель Карла XII ослабила их страх за свои вновь обретенные владения, тем более что Англия уверенно обещала добиться от Швеции признания их законности в сепаратных мирных договорах. К тому же новая позиция Швеции была столь далека от русской программы мира, что теперь думать об успехе конгресса в смысле его прямой цели и назначения, о заключении мирного договора, совершенно не приходилось. Окончательно созрела решимость подкрепить дипломатические действия силой оружия. Петр пришел к выводу, что Швецию нельзя склонить к миру дипломатической перепиской. Таким образом, для дипломатии вновь наступило время отойти на второй план, уступив главную роль пушкам. Но не было ли это авантюрой в условиях, когда против России выступила столь мощная группировка европейских держав, объединенных Четверным союзом и Венским договором?