Сибирь - Георгий Марков

Чем ближе становилось от моста до Мелехи, тем сильнее гудела толпа. Острословы — в первом ряду, на виду у всех. Секут словами, как кнутами.

— Ну, Мелеха сейчас удивит мир!

— Небось всех зверей в тайге со своим неразумным поистребил. Чем жить, мужики, будем?

— А может, Николка обженишся там?

— На ком?

— На медведице!

Смех нарастает. Слышится гогот. Толпа колышется от озорстга и веселья. Тут немало таких мужиков, которые от Мелехи Чусина отличаются то ты о мепышгм числом детей, а по достатку — ровня с ним. Но кому не захочется призабыть собственною нужду, чтоб вот так, беззаботно, лихо, потешиться на всем миру над другим бедняком?

Мелеха — неудачник, неумеха, жизнь его гнет безжалостно, как ветер былинку в поле. За что ни возьмется Мелеха — дело не клеится, труд и время пропадают ни за понюх табаку. Вот и охота… Мелеха еще и рта не раскрыл, а толпа уже знает: бог обидел Мелеху, успеха у него быть не может. Удел его один: тужить, тужить, что не удалась жизнь, не выпало счастья…

Скинув с головы драную шапку, Мелеха машет ею, кланяется народу.

— Здорово бывали, селяне! Мир и почет вам! — кричит он толпе слабым, писклявым голосочком и дает подзатыльник своему полудурку, принуждая того кланяться народу.

Толпа быстро поглощает Мелеху с Николкой. Они на середине моста, в плотном людском кольце. Николка снимает с плеч тощий мешок с добычей. Мелеха развязывает его, вытаскивает связку беличьих шкурок.

Хочешь не хочешь, а показывай, сколько добыл!

Такой обычай исстари в промысловых селах. Коли славно добыл, воздаст тебе молва достойное, возведет тебя в смельчаки, а в случае заслуги и героем назовет.

Охота, промысел — рукомесло самых отважных.

Дни и ночи в тайге. Куда ни ступи — опасность. Чуть зазевался — зверь тут как тут. Росомаха и рысь поджидают тебя сверху, с деревьев. И "ох" не успеешь вымолвить, как останешься без глаз, с голым черепом, с перекушенным горлом. А с земли, из-под каждой коряги может всплыть в одно мгновение медведь с тяжелыми лапами, поднятыми на уровень твоей головы.

А лес? Он друг твой и враг твой. Если не умеешь запоминать примет, если не знаешь, по каким законам текут таежные речки, если не научился читать звездное небо, как книгу, в которой содержится самый точный совет, — лес закружит тебя в своем необозримом однообразии, и падешь ты наземь голодный и холодный, его пленником и его жертвой. Был человек, а теперь лишь белеют похожие на сучья кости твои… Жутковато, а от правды не уйдешь. В тайге и слеза горю не поможет…

— Маловато, Мелеха, добыл! — гудит толпа, рассматривая хилую связку беличьих шкурок.

— То-то что маловато, по хвосгу на день. Знамо, маловато. — Дряблые Мелехины губы сокрушенно дрожат, красноватые от застарелой трахомы глаза смотрят сконфуженно и виновато. В толпе нет мастеров охоты, но толпа знает, на что способен настоящий охотник, и не хочет прощать по великодушию неудачу.

— Вы небось, Мелеха, больше спали с Николкой? — слышится насмешливый голос.

— Какой там спали! Чуть свет, а мы уже на ногах.

Оно, слышь, ветрено поначалу в тайге было. Зверь такую погоду страсть как не любит. В нору, слышь, лезет, ложится в сон, — опасливо поглядывая на окруживших его односельчан, бормочет Мелеха.

— Да пусти ты его, Иннокентий. Фекла небось тринадцатого ему испекла: на это он мастак, тут у него не ветрено, — не унимаются острословы.

Толпа расступилась. Мелеха пропустил Николку, сгорбился, неловко переваливаясь с ноги на ногу, зашагал вслед за сыном, подергивая свой кургузый зипунишко. Катино сердце сжималось от жалости. "Боже мой, какая жестокость! Нет, нет, от этих людей снисхождения не жди", — думала она.

А толпа уже вычеркнула из своей памяти Мелеху, словно и не было встречи с ним. Толпа увлеченно ждала новых охотников, которые приближались от поскотины к мосту.

Ковылял на деревянной ноге Савелий Шубников с женой. До войны Савелий был на добром счету в Лукьяновке. Да только ранение подрезало ему крылья. Не шибко наскачешь по таежным трущобам и зыбким болотам на "казенной" ноге, которая то застревает в сучьях, то втыкается в рыхлую землю на целую четверть. Ременное крепление не выдерживает, сползает, приходится протез вытаскивать руками. Охотника ноги кормят. А тут не ходьба, а мука!

Савелий обучил некоторым охотничьим премудростям жену Настасью. Худая, костистая, не по годам гибкая, она легка на ходу. Ловушки Савелий расставляет сам, а досмотр за ними ведет жена. Бегает Настасья по своему маршруту каждое утро, осматривает капканы и слопцы, подправляет их заново, настораживает, волей-неволей познает тайны промысловика.

Толпа осматривает два заплечных мешка Шубниковых. Один с пушниной, другой с битой птицей для дома. Острословы удовлетворены, похваливают Шубниковых, желают Савелию и Настасье удач в зимнем сезоне охоты. Через две-три недели охотники потянутся в тайгу снова.

5

— Степан Лукьянов с артелью идет! — перекрывая Гул толпы, слышится чей-то голос.

Интерес к Шубниковым гаснет, как искорка под дождем. Савелий пытается попрощаться с толпой, но его никто не слушает. Медленно, шаг за шагом, Шубниковы удаляются от толпы. Настасья — впереди, Савелий — в пяти шагах от нее.

По оживленному говору, по напряженному ожиданию Катя догадывается, что толпа ждет от Степана Лукьянова чего-то необычайного, исключительного. Вероятно, так происходит не первый год. Люди привыкли к этому. Катя слышит воспоминания о прошлом. Случалось, что Степан поражал своих односельчан, да так, что западало это в их памяти надолго. Пять медвежьих шкур приволок он однажды, а в другой раз — трех рысей.

— Ну-ну, поглядим-посмотрим, как нонче блеснет Степаха! переговариваются в толпе.

— Кать, папка мой идет. Вот тот, в папахе, — шепчет в ухо Maшa.

Она переговорила с Тимофеем и теперь будет ждать вечера. Можно не расспрашивать Машу: голос выдает ее. Она довольнехонька, рада. Катя чуть улыбается, в голове мелькает: "Не зря хоть тащилась со мной в деревню. Повидались!"

— А кто с ним? Кто они? — спрашивает Катя.

Она уже давно заметила, что Степан Лукьянов идет не один. Примыкает к нему, тянется за ним живая цепочка. По очертаниям, по манере ходьбы Катя угадывает, что идущие за Степаном не взрослые мужики, а малолетки.

— Набрал нынче папка артель из ребятишек. Что делать? За одних матери просили, другпх сам поназвал.

Раньше он парней и мужиков в тайгу водил, многих обучил промысловому делу, — объясняет Маша.

Катя неотрывными глазами смотрит на Степана Лукьянова. Он шагает по обочине дороги. Мохнатую папаху сдвинул на затылок, переговаривается со своими малолетними связниками, сдержанно посмеивается.

Степан одет по-таежному: бродни на ногах, просторные штаны заправлены в длинные голенища. Суконная на подкладке тужурка опоясана патронташем.